Среда обитания
Шрифт:
– А почему письма Жозефины оказались у вас? И Петровский договор? И письма Горчакова? Почему?
Озеров посмотрел на подполковника с тоской:
– Вам знаком запах старых книг, запах архива? А древние рукописи? Вы держали их в руках? Листали?
– Корнилову показалось, что Георгий Степанович вот-вот разрыдается.
– Нет, нет, это может понять только такой книжный червь, как я...
– А Николай Михайлович Рожкин понимал?
– спросил Корнилов.
Озеров вздрогнул.
– Вы думаете... я? Колю?
– Он обнаружил пропажу писем Жозефины?
Георгий Степанович кивнул.
– И вы сказали об этом Барабанщикову?
Снова молчаливый кивок.
– И после этого не считаете себя убийцей?
– Коля дал мне три дня, чтобы я вернул письма в папку. Но я хотел иметь хотя бы копии. Хотя бы копии... Чтобы лежали всегда под рукой, рядом, в моем шкафу. А эта шпана...
– Я вам не верю, Георгий Степанович, - тихо сказал Корнилов.
– Хотите прикинуться библиоманом? А доллары? Вам не архивная пыль была нужна, нет. Вы хотели превратить ее в золотую. Неужели всех ваших знаний не хватило на то, чтобы понять, на что вы подняли руку?
Машина остановилась у светофора. Корнилов рассеянно смотрел в окно. На улице было многолюдно. У зеленого, наспех сколоченного лотка стояла очередь. Продавали арбузы. "А я в этом году еще не попробовал, - подумал Игорь Васильевич.
– Собраться бы как-нибудь в Астрахань, пожить на бахче, поесть арбузов вдоволь..."
Уже загорелся зеленый, и машины медленно тронулись, когда подполковник наткнулся взглядом на большую красную вывеску: "Строительный трест 700". "Новорусский здесь заправляет делами. Может быть, зайти самому? Не ждать, когда Бугаев опять пикироваться с ним начнет?" Подумав так, Корнилов попросил водителя:
– Саша, развернись. Заедем в стройтрест.
В просторном коридоре, отделанном дубовыми панелями, было пустынно. Около двери с табличкой: "Управляющий. Прием по личным вопросам в четверг с 15 до 18", висело большое объявление: "6 сентября профсоюзное собрание. Материальные и моральные стимулы нашего труда. Докладчик - управляющий трестом товарищ Новорусский М. И.". Корнилов прошелся по коридору. Из-за дверей красного уголка доносился шум. Подполковник приоткрыл дверь. На небольшой трибуне стоял немолодой, загорелый мужчина в темно-сером костюме.
– Мы, Полина Владимировна, вернемся к вашему заявлению. Но твердо обещать, что до конца года вы получите квартиру, я не могу.
В зале зашумели.
– Я не хочу выглядеть болтуном, - чуть повысил голос мужчина.
– Лучше мы назначим срок подальше, а квартиру дадим пораньше, чем наоборот.
Его слова встретили с одобрением.
– Есть еще вопросы к Михаилу Игнатьевичу?
– спросил председательствующий, молодой, широколицый парень.
– Нету!
– выкрикнул кто-то из зала.
– Собрание считаю закрытым, - быстро сказал председатель. Его слова потонули в шуме отодвигаемых стульев, в гуле голосов.
– Михаил Игнатьевич!
– остановил Корнилов управляющего на подступах к его кабинету.
– Подполковник Корнилов из Гувэдэ. Можно вас отвлечь минут на пятнадцать?
Новорусский сердито вскинул голову, пристально взглянул на подполковника. Какую-то долю секунды он медлил, словно оценивая, стоит ли принимать Корнилова. Наконец, решившись, показал на дверь.
– Прошу.
– И, обернувшись к секретарю, сказал: - Ко мне никого не пускать.
В кабинете они молча сели друг против друга за большим, накрытым зеленой скатертью столом. Новорусский закурил.
– Михаил Игнатьевич, несколько лет подряд вы снимали дачу в деревне Орлино.
– Да. Снимал.
– Нам стало известно, что вы бывали в старой Орлинской церкви. Интересовались иконами?
– Вы бы мне сразу сказали, в чем дело?
– устало попросил Новорусский.
– А то будем ходить вокруг да около...
– Я не в прятки пришел к вам играть, - рассердился Корнилов. Отвечайте на вопрос.
Новорусский как-то обреченно вздохнул и с силой раздавил сигарету в пепельнице.
– Да. Ходил в церковь. Интересовался иконами. Просил сторожа показать мне их. Потом приводил жену...
– Рассказывали Барабанщикову про иконы?
– Рассказывал. Рассказывал! Черт бы побрал этого Барабанщикова! Чего он еще натворил? Меня уже неделю донимают вопросами об этом человеке.
– Барабанщиков полез в церковь за иконами. Упал и разбился насмерть, - сказал Корнилов.
– Кто же мог подумать, что он вор!
– Михаил Игнатьевич достал новую сигарету.
– Не только вор, Михаил Игнатьевич, но и убийца. В прошлом дважды судимый. Не так давно застрелил ученого. И знаете почему?
Новорусский молчал, исподлобья глядя на Корнилова.
– Потому что другой ученый...
– подполковник брезгливо поморщился. Нет, нет, что я говорю?! Какой ученый? Просто клиент Барабанщикова, оказавшийся родственником ему по духу, стал сбывать через него иностранцам ценнейшие для нашей истории документы и рукописи из архива. А когда честный человек поймал его за руку и потребовал все вернуть, этот клиент рассказал о грозящей опасности своему фуражиру... Убийце.
Новорусский подавленно молчал.
Корнилов поднялся. Посмотрел на управляющего с сожалением.
– До свидания, Михаил Игнатьевич.
– До свидания, - тихо, не поднимая головы, отозвался Новорусский. Он щелкнул изящной зажигалкой. Прикурил. Корнилов заметил, что рука его дрожала.
1980