Среди факиров
Шрифт:
Все посмеялись этому потоку слов, который, несмотря на свою фантастическую форму, живо напомнил всем дорогую Фрикетту.
Скачка продолжалась все с той же быстротой, и едущие чувствовали сильное изнеможение. Волей-неволей пришлось остановиться невдалеке от деревни… Наступала ночь, и дальнейшее бегство было невозможно. Кроме того, у беглецов не было никаких жизненных припасов: ни пищи, ни питья. Капитан велел сделать остановку и вылез со своими спутниками, а факир и вожак Шиндиа, оставшийся без дела после смерти животного, отправились на поиски провизии.
К общему
Капитан, с своей стороны, ухаживал за Патриком и старался его ободрить, как только мог. Мальчик, полный благодарности, ласково отвечал ему; но тем не менее, у него по щекам катились слезы.
— Вы, верно, подумаете, что я очень глуп, — сказал он прерывающимся голосом… — Я все потерял, что только можно в жизни потерять, и страдал, как только можно страдать, а между тем у меня еще остается довольно слез, чтоб оплакивать мою собачку, моего бедного Боба, нашего последнего верного друга! Он был с нами на поезде и наверно погиб под обломками!
— Мое милое дитя, все это нисколько не глупо и даже не смешно! — ответил капитан, тронутый таким добросердечием. — Я и сам очень люблю животных! — прибавил он.
Марий вмешался в свою очередь.
— Вы любите свою собачку, как настоящий моряк, мой молодой друг. Ну, так я вам скажу: я плакал, как теленок, о смерти Браво, собачки маленького Пабло, сиротки на Кубе!
Патрик, который хорошо говорил по-французски, понял все, несмотря на акцент и на морские выражения, и с этого же момента почувствовал искреннюю привязанность к провансальскому матросу. Его холодная английская сдержанность растаяла при выражении горячих чувств, выраженных по поводу гибели верного друга.
— А потом, кто знает? Ведь он может быть еще найдется? — продолжал важно рассуждать Марий.
— Ах, да, дай Бог, чтоб он нашелся! — сказал мальчик, полный надежды.
До сих пор Патрик едва успел рассмотреть своих неизвестных друзей. Хотя они с непринужденностью носили свой восточный костюм, он очень скоро догадался, что они не были индусами. Однако же их произношение ясно показывало, что они не были подданными ее величества императрицы. Должно быть, это были иностранцы, добрые, смелые, отважные. И его молодое сердечко, жестоко пораженное всеми случившимися с ним несчастиями, столь упорными и частыми, теперь раскрывалось для благодарности и симпатии. Один только факир, которого с первого взгляда легко было
Индус был с ним очень вежлив, но холоден. С своей стороны, он старался избегать не только ближайшего соприкосновения с братом и сестрой, но даже взгляда на них. Он заметно стеснялся и нехорошо чувствовал себя в их присутствии, несмотря на то, что помогал их спасти. Между детьми майора и этой таинственной личностью существовала какая-то тайная антипатия, которую они никак не могли побороть. Но это было только внутреннее ощущение, которого не замечали ни капитан, ни его жена, ни матросы.
Патрик, побежденный приятной, полной собственного достоинства внешностью и добротой капитана, чувствуя симпатию и к добродушному Марию, рассказал им в кратких словах про свою жизнь с сестрой, про свои несчастия, нужду и надежды. Он говорил им все без утайки, как старым друзьям.
Тем временем Мэри становилась все разговорчивее, как в лихорадке, что сильно испугало графиню де Солиньяк.
С ловкостью, достойной матроса и бывшего дровосека, Джонни устроил прелестный домик-игрушечку из бамбуковых стволов, покрыв его огромными банановыми листьями. На это пошло не более часа работы, и домик мог служить убежищем на случай дождя, которого всегда можно было ожидать. Молодая женщина перебралась туда вместе с Мэри, все еще неподвижно лежавшей на своем матраце.
Сильно встревоженная графиня позвала своего мужа, который прибежал вместе с Патриком и Марием.
— Посмотрите-ка, мой друг… Этот бедный ребенок бредит… его голова горит, пульс стучит с невероятной скоростью!
— Верно, у нее сильная лихорадка?
— А у нас нет никаких лекарств, ни крошки хинина… решительно ничего!
— Надо попробовать… поискать чего-нибудь!
— У белых нет средства против этой болезни… Эта болезнь неизлечима! — сказал суровым голосом факир.
— Что ты говоришь, факир? — воскликнул капитан.
— Правду, саиб! Это лихорадка здешних джунглей… Всякий белый, заболевший этой болезнью, непременно умрет!
Патрик слышал приговор, произнесенный над его сестрой.
— Если белые не знают средства против этой болезни, может быть оно известно индусам?
— Да, саиб, ты говоришь правду: может быть!
— И ты сам так много знаешь…
— О, да, конечно… я хотел сказать — нет!
Когда он произносил это «нет», его голос зазвенел, как медь, и глаза сверкнули на маленькую больную с выражением сильной ненависти.
Капитан предчувствовал тайну и содрогнулся. Он сделал знак своей жене и сказал факиру:
— Следуй за мной!
Факир почтительно поклонился и последовал за ним без малейшего колебания.
Когда они отошли шагов на пятьдесят, капитан остановился за группой лавров, расположением своим напоминавших школу молодых деревьев. Посмотрев индусу прямо в лицо, он сказал без всякого предисловия:
— Ты знаешь средство, которое спасет ребенка?
— Да, саиб!
— Ты приготовишь его и спасешь ее?
— Нет!
Пеннилес побледнел и невольно схватился за курок револьвера, который торчал у него за поясом.