Среди людей
Шрифт:
Что такое «тургун», никто из ребят во дворе не знал, да и вряд ли было такое слово, но детям нравилось, что водопроводчик так весело отвечает на тарабарском языке.
Сейчас на доске вместо одного Моргуна было трое Моргунов. Очевидно, два его сына и дочь — Костик, Юхим и Агаша — живут по-прежнему в этом доме. Сизов улыбнулся: трое детей, с которыми он играл в «чижика», занимают теперь самостоятельную жилую площадь, занесены в список жильцов.
Двор мало изменился и даже не представился Сизову маленьким, как это обычно бывает, когда
— Ви-тя! Ви-тя!..
Вот так же и его звала мать с этого балкона, а он, не отвечая, лез по пожарной лестнице на голубятню.
Прошел дворник с метлой, в белом фартуке, кряхтя нагнулся около скамьи и подмел мусор в широкий совок.
— Товарищ, — спросил Сизов, — вы не скажете, как зовут гражданина Моргуна?
— Которого?
И пока Виктор Петрович раздумывал, не зная, о ком из трех спросить, дворник обстоятельно ответил:
— Константин Сергеич занимает квартиру номер шестнадцать. Он сейчас находится в командировке в Москве. Ефим Сергеич, из двадцать седьмой квартиры, полчаса назад приезжали на машине обедать: у них на заводе аккурат в это время перерыв для начальствующего состава. Агафья Сергеевна… Вы не родственник будете?
— Нет, я не родственник. Я жил в этом доме.
— Значит, земляк? — спросил дворник. — Покурить найдется?
Он вежливо присел на другой край скамьи и, зажмурив глаза от удовольствия, выпустил дым изо рта, — В какой квартире проживали? Сизов указал на окна своей бывшей квартиры.
— Восемь, — пояснил дворник. — При вас газа не было?
— Нет.
— А паровое отопление?
— Буржуйку топили, — ответил Виктор Петрович.
— Да-а, — помолчав, сказал дворник. — Я еще в германскую войну солдатом был. Вы в нонешнюю войну на фронте участвовали?
— Был.
— Начальствующий состав?
— Связист.
Сизов поднялся со скамьи. Старику было жаль расставаться с собеседником: только-только собрался рассказать ему свою жизнь, и вот он уже уходит.
— Может, хотите что-нибудь передать Агафье Сергеевне?
— Скажите, пожалуйста, что заходил ее навестить… — Виктор Петрович на секунду запнулся, — Сизов Витя… В общем, Витька из той квартиры.
— А по отчеству как? — осторожно спросил старик.
— Вы передайте точно так, как я вас прошу, — строго сказал Сизов.
«Правильно он меня срезал, — подумал старик, — сразу видать настоящего командира».
Жила Елена Михайловна все в том же нагорном районе, на Тимирязевской улице. Улица и нынче спускалась круто вниз к захламленной узкой речонке, через которую был перекинут горбатый мост, он так и назывался — Горбатый мост.
Перед окнами ее дома стояли в ряд шесть акаций, они не стали выше, а только раздались вширь и потрескались. На акациях висели пожелтевшие пищики — коротенькие стручки, похожие на сабли; разогнув их пополам и вынув зерна, можно было отлично пронзительно запищать.
Звонок был на прежнем месте, глубоко вмазанный в стенку, так что виднелась только блестящая зеленая кнопка. Виктор Петрович позвонил и поправил дужки очков за ушами: они начали сползать оттого, что виски стали влажными.
«Это уж совсем глупо», — подумал Виктор Петрович, стараясь услышать сквозь городской шум, идет ли кто-нибудь открывать дверь. Шагов он не расслышал, дверь беззвучно открылась, на пороге стоял мальчик.
— Елена Михайловна Ткаченко живет в этой квартире? — спросил Сизов.
— В этой.
— Я могу к ней пройти?
— Мамы нет дома, — сказал мальчик. — Она в институте.
— Сколько тебе лет? — спросил Сизов, разглядывая мальчика.
— Девять.
Он взялся за ручку двери, но Сизов стоял так, что дверь не могла закрыться.
— Нет дома, — сказал Сизов. — Понятно.
Он подвигал челюстями, как бы пережевывая то, что узнал сейчас, и вдруг, побледнев, спросил:
— А папа дома?
— Нет, — ответил мальчик. — Пустите, пожалуйста, дверь.
Сизов отпустил дверь, она захлопнулась.
— Так, — тихо сказал Виктор Петрович. — Значит, таким образом.
Он не пошел в сторону гостиницы, а спустился вниз по Тимирязевской к Горбатому мосту. На душе было спокойно, но удивительно пустынно. По этой улице он мчался на салазках. Какое это было счастье — лететь под гору! «Вот качусь я в санках под гору в сугроб… А я на бок — хлоп!» Ни одна мысль не додумывалась сейчас до конца. Для того чтобы взять себя в руки, он повторял шепотом:
— Значит, так. Таким образом. На чем же мы остановились?
Ему хотелось поймать ниточку, держась за которую можно было бы думать дальше в привычной строгой последовательности.
«А что, собственно, случилось особенного? — попытался он настроиться на бодрый лад. — Все закономерно. На что я рассчитывал? И вообще рассчитывал ли я на что-нибудь? Ну, приехал на родину. Проездом. Ну, гуляю. Гуляючи, зашел к Елене Михайловне (он снова думал о ней по имени-отчеству). Великолепный мальчик. Удачно, что отца не оказалось дома. Это было мальчишество — спрашивать об отце. Хорош бы я был. Здравствуйте, моя фамилия Сизов, Виктор Петрович. Может быть, ваша супруга рассказывала вам обо мне?..»
Он постоял на Горбатом мосту. С этой речонкой, видимо, за последние годы стали обращаться как с настоящей, серьезной рекой: заточили в гранит, высадили вдоль берегов тополя…
Только постояв минут пять, Сизов заметил, что у самых его ног, на краю мостового быка, сидит парнишка с удочкой.
— Ну как? — спросил Сизов. — Много поймал?
Парнишка посмотрел на него; очевидно, ему не понравилось насмешливое выражение лица Сизова, и поэтому он ничего не ответил.
— Я тебя спрашиваю, много наловил?