Среди стихий
Шрифт:
Потом я подумал, что там, далеко, в тепле, меня ждут другие люди. Потом я посмотрел на тундру вокруг и вздохнул; воздух был чистый и яркий. Потом я посмотрел на троих маленьких черных человечков - они двигались и были заняты этим. Потом я увидел себя, тоже маленького, согнувшегося, сидящего на рюкзаке в стороне, и почти рассмеялся, но злость не прошла.
– Саня, полезай в палатку, - сказал Начальник, - стену сегодня ставить не будем, разводи примусы.
Я возился с примусами, а ребята снаружи заканчивали установку палатки. Вдруг ее тряхнуло ветром, дальше - больше. Ветер возродился. Ребята начали строить стену. И что-то не ладилось у них.
– Саня, - позвал Начальник, - кирпичи не получаются, может, вылезешь, сделаешь?
– Сделаю, после примусов.
Обычно снежные кирпичи для стены поддевают лопатой. Но я никогда не брал с собой лопаты, подбивал обпиленный с боков кирпич ногой, и он откалывался сам ровно по слою. В этот поход я уговорил ребят не брать лопаты, сэкономить в весе. В общем, я научил их обходиться без лопаты, но бывает, попадается трудный снег.
Примусы не загорались. А снаружи мчался холодный ветер, и не слышно было голосов.
Когда я вылез, ребята стояли молча. Я стал вырезать кирпичи, приноровился к снегу. Ребята строили стену. Они очень замерзли. Погода склонялась к пурге. Темнело.
В палатке я не стал вычищать из ботинок иней: это было выше моих сил. Я уже не думал о завтрашнем дне. Я думал только о том, чтобы согреться. И еще мне хотелось согреться раньше, чем усну, чтобы наяву поблаженствовать в тепле. И, кажется, мне это так и не удалось.
Когда вечером снимаешь ботинки, они быстро твердеют; их нужно широко раскрыть, чтобы утром можно было надеть и разогреть теплом ног. С замерзшими ботинками надо обращаться осторожно, а то их легко сломать. Запихнуть четыре огромных холодных ботинка в спальный мешок? Ну нет, мы и так с Сашкой непрерывно воевали ночи напролет, и нам в мешке не хватало только ботинок. Володям тоже было тесно, и они свои ботинки также оставляли на холоду. По утрам смешно видеть разинутые рты ботинок, парочками стоящих по углам. В это утро, не увидев своих ботинок, я понял, что они провели ночь в спальном мешке у Володей.
Я приготовил еду и закричал: "Просыпайтесь жрать!"
Ребята трудно просыпались. У всех был грустный вид. Сашка еще ничего, а у Володей опухли лица, особенно у Директора, - что-то в организме у "стариков" не справляется.
В это утро у меня были мягкие и теплые ботинки, было легко обуваться. Это пришлось кстати, потому что пальцы на руках у меня потрескались и кровоточили. Вот, недоглядели: аптеку взяли мощную, а никаких вазелинов и кремов нет. Когда женщины в группе, всегда косметика найдется.
Второй день пурга собирается. Если бы не было до Хальмера меньше сотни километров чистой тундры, не снимали бы мы в то утро лагеря. Еды оставалось точно на два дня. Да и не могли мы ошибиться с едой, потому что рацион каждого дня был полностью упакован в отдельном мешочке, помечен датой. Если пролежать сейчас под пургой день, то уйдет на него половина дневного рациона, если два - три четверти, если три дня - целый дневной рацион, а потом уже придется спать и спать и ничего не есть. А потом на два приличных дневных перехода останется один рацион еды. Это ничего. Но как же не хотелось застревать!
Вышли. Руки мерзнут, не держат палки. Рукавицы влажноваты, и мех вытерся, а запасные собачьи рукавицы до сих пор лежат нетронутые, сухонькие, в полиэтилен заклеены; так их, наверное, и принесут в Хальмер; запас рукавиц важнее запаса еды.
Через полчаса стало веселее: на ходу быстро легчает. Вот если бы можно было так все время идти и идти... Больше всего изнуряют ночлеги!
Видимости никакой: дай бог за сотню метров различить человека, и то не всегда. Непонятно, вышли мы из гор или еще тащимся между ними. Начальник сам идет впереди, задает темп, Сашка следует покорно за ним по пятам, а мы с Директором, поотстав, кричим, глядя на компас: "Лево... право".
Я шел и думал, что, пожалуй, поступаем мы неправильно: точно по азимуту на Хальмер двигаться нельзя, потому что можем промазать; надо взять левее, южнее, тогда наверняка упремся в линию железной дороги. А промажем, так еще полтыщи километров, и на берег океана выйдем...
Потом я забыл о заботах и часов пять был в состоянии, вполне приятном, только автоматически смотрел на компас и кричал: "Лево... право", думая о своем.
Начальник остановился - на сегодня хватит. Мне жалко стало: идти бы так, а теперь с палаткой возись. Снег попался плохой, корка десятисантиметровой толщины, а под ней сыпучий порошок. Я выпилил для смеха плиту метр на метр, говорю: "Начальник, посмотри, какой я тебе кирпичик изготовил".
– "А что, - говорит, - давай из таких плит построим".
И построили мы с ним стену всего из семи плит; получилась - хоть фотографируй. Сашка с Директором были уже в палатке и звали ужинать. А мы с Начальником все любовались своей работой.
– Слушай, Начальник, а ведь мы таким макаром мимо Хальмера промажем.
– Я и сам думал, - сознался он, - да не хотел азимут менять, боялся, заблажите.
– Ну, маленькие мы, что ли?
– Идите есть, строители... такие-то, - подал голос Директор.
– Вот опять он ругается, - сказал Начальник.
– Сейчас, потерпи!
– крикнул я Директору.
– А знаешь, Начальник, хорошо, что мы не переночевали у геологов, было бы уже все не то.
– Да ведь известное дело... И что с тобой тогда случилось, я и в толк не мог взять. Правда, ботинки твои в безобразном виде.
– Знаешь, Начальник, Сашка по ночам кричит, плачет.
– Сашка - молодец!
– Он за тобой, Начальник, тянется и поддакивает тебе от "истинного уважения".
– Ладно уж, молчи. Как думаешь, повернуть нам завтра к югу?
– Прямой смысл, тогда в пургу не промажем.
– Да, надо было еще сегодня утром повернуть.
И все-таки на следующий день мы мимо Хальмера почти проскочили. Когда отмахали километров сорок, небо вдруг приподнялось, снежная пелена ушла, и далеко к югу увидели черный треугольничек террикона шахты. Едва показался он - и тут же стал расплываться. Но десяти секунд хватило, чтобы без команды мы разбежались вдоль направления к террикону и закрепили линию, воткнув в снег лыжные палки. Затем снова посыпался снег и все утопил.