Среди стихий
Шрифт:
– Хорошо сработали!
– сказал Начальник. Мы и сами были горды.
Тут же по воткнутым лыжным палкам точно засекли направление. В тот день мы могли бы дойти до Хальмера, но решили еще разок тихо-мирно заночевать в палатке: лучше, чем ночь на станции мыкаться.
Утром началась весна. Солнце раздело нас до рубашек, рукава закатали. Начальник и Сашка стали умываться снегом - и черный же при этом был снег!
А потом часа два зловредный террикон никак не приближался. Сначала мы не спешили, но затем все ускоряли, ускоряли ход и загадывали, через сколько времени придем. И ошиблись, станционные домики вдруг поднялись из сугробов, и на крыльце мы увидели странно одетого по сравнению с нами человека.
Влетев на станцию, мы наехали лыжами на рельсы точно там, где пересекли их десять суток назад. И тут же Директор заявил, что за последние десять дней сильно проголодался и требует кормления - чем угодно, за любую цену, но немедленно.
– Молчи, управленческий аппарат, - оборвал его Начальник и стал торжественно пожимать нам руки.
И вот, уже с билетами на "Полярную Стрелу", мы бежим не по тундре, а по городу Воркуте. На мостовой замерзают дневные лужи. Солнце опустилось ниже домов и терриконов. Город стынет в морозной тени. Ботинки одеревенело стучат. В последний раз, но со всей жестокостью мерзнут ноги.
Бежим, бежим, спешим, боимся опоздать в городскую баню.
Ты должен решиться
По зимним северным горам прошли они километров сто пятьдесят, удаляясь от жилья, и этим утром проснулись в палатке, на плотном снегу, на дне цирка - кара, в окружении черных каменных стен, на которых не держался снег. Но, может быть, под палаткой был не просто снег, а промерзшее озерко, и плавные бугры - это наледи под слоем снега, сброшенного ветром со скал и с плато над скалами? Ни плато, ни озеро не видны, и с помощью карты их не отыскать точно, и гребень со скалистой вершиной над центральной стеной кара едва темнеет в облаках; но, наверное, это все-таки он. А раз он, то справа за скалами - плато, на которое нужно подняться, а слева от гребня - другое, с которого спуск в следующую долину. Теперь, со дна цирка, можно предположить, что траверс гребня труден и летом, что это много часов аккуратной работы. Но через него был короткий и красивый путь, и на этом держалась вся идея похода, задуманного Сергеем.
Одни, небольшой группой, в ста пятидесяти километрах от людей выходили они на неизвестные скалы. Траверс был короче часто совершаемых альпинистами, и высоты Приполярного Урала несравнимы с высотами Кавказа, Тянь-Шаня, Памира; интерес тут в заброшенности края, в ответственности, которую накладывает полная самостоятельность.
Естественно, что в таком походе разрешается участвовать не каждому; по спортивным законам требуется большой опыт, и Сергей, задумав столь сложное путешествие, знал, что не сможет взять своих близких друзей. И хотя со всеми, с кем он теперь шел, он был достаточно знаком, но все же шел с ними в подобное путешествие впервые.
Спортивные правила предоставляли ему власть в основных решениях. Но Сергей во всем стремился избегать команд, даже в мелочах, когда скомандовать было много проще и естественнее, чем пускаться в обсуждения. И не то, чтобы он был лишен удовольствия командовать, когда приказ с готовностью и радостью исполняется потому, что тебе верят и помнят хорошее, радостное, связанное с тобой и с твоими командами (сами ведь затеяли добровольную игру, когда один командует, а остальные выполняют). Просто это были для него не очень близкие люди. И как бывает, что у малознакомых трудно и неловко что-либо попросить, так и командовать ему ими было неловко, да и не хотелось. Настроение в группе скорее склонялось к слишком большому риску, чем к осторожности, и Сергею нужно было ограничить риск, понять степень его допустимости. И, пожалуй, это единственно возможное нормальное положение руководителя, когда затея в высшей степени добровольна.
Сергей решил не снимать палатку в долине, а выйти на разведку гребня налегке, с легкой аварийной палаткой. Безопасность при этом, может быть, страдала, но состояние группы только с одной стороны зависит от снаряжения, потому что быстрота движения, увлекательность пути, настроение (оно гораздо более зависит от простых физических ощущений, нежели от сознания рациональности действия) определяют жизнеспособность группы на морозе, в пурге, и все это так же важно, как дополнительное снаряжение.
Их было шестеро. Примерно одногодки, старшему двадцать пять лет. Все склонны думать самостоятельно и увлекаться. Но на сей раз, кроме плана Сергея, иных предложений не было - лишь общее молчаливое несогласие.
Два противоположных чувства вызвал у них план Сергея: протест против разведки, как против скучной осторожности, и, напротив, недоверие к сложности задачи, - ведь нужно было потом, спустившись, найти палатку на дне обширного кара; а если пурга и на плотном снегу нет следов...
Но никто не предлагал иного. Сергей вдруг понял, что теперь настроение не изменить, обсуждать что-либо бесполезно, что страшнее всего теперь промедление; нужно приказать надеть рюкзаки и идти вперед. Приказать - экая бессмыслица, как будто кто-нибудь идти не хочет...
Но предстояло слишком сложное и опасное, чтобы ему верили авансом. В конце концов, они знали его не больше, чем он их. Они две недели, надрываясь, тащили продукты, бензин, кошки, веревки, крючья, чтобы взять задуманный Сергеем гребень и чтобы потом все знали, что гребень взял он (это всегда так бывает, это не он придумал и не они). И теперь настало время ему все взять на себя. Он замахнулся на это, уже позвав их с собой. Теперь они не оставляли ему другого. Им нужно было, чтобы он приказал.
Но всем им, и Сергею тоже, казалось, что все дело в разведке. Они забыли, что власть, даже самая чистая, делает человека одиноким.
Они вышли в путь, оставив палатку на дне кара. Дул сильный ветер, нес поземку, тучи собирались над белыми снежными куполами и над стенами кара. В такую погоду не стоило выходить.
Две тонкие линии на карте извивались рядом, повторяя друг друга, а посередине плато они расходились, и между ними появлялась еще одна линия, изогнувшаяся в кольцо, - холм высотой метров в двадцать или немногим более. И его, конечно, можно было не заметить, но левая линия была там, где плато начинало медленно наклоняться влево, подкрадываясь к вертикальному обрыву до самого дна кара. А правая линия была уже там, где плато клонилось в другую сторону, к другим обрывам, тоже отвесным и наверняка скрытым нависшими снежными карнизами. А перед глазами только плотная мгла. И тебя ли качает или мечется вокруг снежный вихрь - не понять: теряешься в пространстве, как летчик в слепом полете, когда отказали приборы.
Но самолет не имеет твердой опоры, а Сергей, слава богу, стоял на земле. И это не так уж мало. Правильное представление о весе своего тела чудесным образом преломляется в сознания в ощущение вертикали, и вслед за тем возникает чувство горизонта. Теперь если в серой мгле появляется хотя бы один предмет, взвешенный в пространстве, не имеющий связи ни с чем на свете, то сразу видишь, расположен он выше или ниже тебя. И это уже много.
Сергей попросил Анатолия идти вперед. Они были связаны тридцатиметровым репшнуром, и на таком расстоянии еще можно было видеть человека, но трудно было за шумом ветра расслышать слова. Когда нужно было взять левее, Сергей дергал репшнур один раз, а когда правее - два раза. Он видит впереди Анатолия, и нужно уловить как можно точнее только одно: ниже он или выше. Ниже - один рывок репшнура - повернуть правее (сейчас правее потому, что до этого повернули влево).