Среди Йоркширских холмов
Шрифт:
— Я слышал, и здесь на поле твои старые приятели, Арни? Четверо из сборной — ты с ними много лет знаком, э?
Арни снова коротко кивнул, а меня укололо дурное предчувствие. На этот раз положение оказалось критическим — вон он», живые доказательства в его пользу или против. Арни сидел с краю прямо у прохода. Направляясь в раздевалку, игроки пройдут на расстоянии вытянутой руки от него. Они не могут его не увидеть.
Когда раздался финальный свисток, у меня перехватило дыхание. Игроки приближались, и должно было произойти что-то ужасное. От всей души я
Первым шел Холройд, могучий черноусый ланкаширец, лицо его лоснилось от пота, колени были вымазаны в земле. Он скользнул по Арни равнодушным взглядом и пошел дальше. Внутри у меня все сжалось, как вдруг он остановился и сделал шаг назад. Несколько секунд он молча смотрел на скамью с высоты своего роста, а потом загремел:
— Да это же Арни Брейтуэйт! Здорово! Как делишки, старина? — Он тряс руку моего друга и кричал через плечо: — Эй, Пип, Джонни, Тим, вы только поглядите, кто здесь! Это же наш старый приятель!
В проходе возникла толчея: четверо сгрудились возле Арни, хлопали его по спине, смеялись, перебивали друг друга. Забияка выбрался из-под скамьи и на обычный собачий манер поддержал веселым лаем общее веселье.
Пип Чапман поглядел на Арни с нежностью.
— А знаешь, Арни, мы ведь думали, что ты можешь быть тут, и все время, пока играли, высматривали тебя. Можно сказать, повсюду искали!
27
Мои клиенты в своем мнении обо мне сильно расходились: двое-трое как будто считали меня блестящим специалистом, подавляющее большинство видело во мне добросовестного надежного ветеринара, а кое-кто был убежден, что мои способности весьма ограниченны. Но, кажется, одна семья лелеяла тайное убеждение, что у меня в голове не все дома.
Так думали Хардуики — и к большому моему сожалению, потому что мне они очень нравились.
На этот вывод их натолкнула серия мелких, но неприятных происшествий, хотя в то морозное и солнечное январское утро я понятия не имел, что незамедлительно посею в их души сомнения, губительные для доброго мнения обо мне. Ночью выпал снег — ровно столько, сколько требовалось, чтобы выбелить мир, — и передо мной дорога на ферму Хардуиков вилась среди хрустального блеска под безоблачно синим небом.
Дорога эта была к тому же очень длинной — проселок, уводящий вверх почти на милю, порой исчезал в лощине или за нагромождениями камней, пока не достигал фермы, старые красные крыши которой я увидел, когда подъехал к первым воротам.
Если вызовов было много, я страшно боялся таких ферм с полдюжиной ворот, отнимавших без толку драгоценные минуты. Но в это утро, когда я вылез из машины, лицо мне гладили теплые солнечные лучи, ноздри щекотал бодрящий воздух, и, открывая первые ворота, я оглядел широкий белый простор, безмолвный и мирный. Мной овладела безмятежная радость, и я с удовольствием останавливался перед следующими пятью воротами, а снег
Во дворе фермы Себ и Джош Хардуики атаковали гору турнепса, накладывая его вилами на тележку. Несмотря на холод, их лица блестели от пота, когда они с улыбкой обернулись ко мне.
— А, мистер Хэрриот! Утро-то какое!
Типичные фермеры йоркширских холмов — тихие, вежливые, уравновешенные; я всегда отлично с ними ладил.
— Ну как сегодня телята? — спросил я.
— Им получше, — ответил Себ. — И слава Богу, а то мы уж беспокоиться начали.
Я тоже ощутил облегчение. Сальмонеллез — скверная штука, часто смертельная для молодняка и опасная для людей, а когда я два дня назад осматривал телят, картина была достаточно зловещей.
Вместе с братьями я вошел в телятник и направился к его отгороженному концу, где стояли мои пациенты, числом двадцать, и радостно вздохнул. Все выглядело иначе. Два дня назад этот загон окутывала безнадежность — телята стояли неподвижно, уныло поникнув, и по их хвостам стекали струйки жидкого кала, а теперь они ожили, повеселели и с интересом посматривали на меня.
Я же мысленно хлопнул себя по спине, потому что не ударил лицом в грязь. Как легко было спутать это с простым поносом! Но высокая температура и характерное покашливание насторожили меня. Ректальные мазки подтвердили диагноз, и обычное сочетание инъекций левомицетина с оральными дозами фуразолидона явно дало желанные результаты.
— Что же, отлично, — сказал я, перелезая в загон. — Пока все идет хорошо. Я повторю инъекцию, а вы продолжайте давать им порошки еще пять дней, и, думаю, все будет в порядке. Только не забывайте каждый раз как следует мыть руки.
Джош снял кепку и утер мокрое лицо.
— Приятно слышать, мистер Хэрриот. Не зря мы вас сразу вызвали. Не то пришлось бы уже выносить отсюда сдохших.
Когда я кончил делать инъекции, Себ позвал меня в дом.
— Умыться нам всем требуется, а в десять мы всегда перекусываем.
Потом я сидел на кухне, запивал домашнюю булочку чаем и поддерживал разговор с двумя привлекательными молодыми хозяйками — брюнеткой и огненно-рыжей. От очага веяло теплом, у моих ног копошился малыш, двое других, чуть постарше, весело боролись на каменных плитах пола, и я наслаждался жизнью. Я мог бы просидеть так весь день, но ждали другие вызовы, а Себ с Джошем, составившие мне компанию, нетерпеливо ерзали, несомненно вспоминая эту гору турнепса снаружи. Что поделаешь! Пора было отправляться восвояси.
Во дворе мы попрощались, братья взялись за вилы, а я нажал на ручку дверцы… Но безрезультатно. Я обошел машину, дергая другие дверцы — они тоже оказались запертыми. Влезть в машину я не мог.
Виновата была моя маленькая Дина. Пока я занимался телятами, до меня доносился ее лай. Она обожала облаивать хозяйских собак и, прыгая на стекла дверей, очевидно, опустила кнопки, запиравшие их. Я окликнул братьев:
— Извините! Я очень сожалею, но я не могу сесть в машину.
— А? Что случилось?