Среди Йоркширских холмов
Шрифт:
— Что так?
Он помолчал, а потом ответил хриплым, еле слышным голосом:
— Рак у нее.
— Что-что?
— Рак. У Мег рак.
— С чего вы взяли?
— Так у нее опухоль. Все растет и растет.
— Почему вы мне раньше не сказали?
— Да вы бы ее усыпили. А я не хочу. Пусть еще поживет.
— Но… но вы торопитесь с выводами, Боб. Не всякая опухоль бывает злокачественной.
— Эта уж наверняка. Большущая такая чертова штука. С крикетный мяч.
— А где?
— Под брюхом. Болтается, чуть землю не
— Послушайте, Боб! По вашим словам это похоже на простую опухоль молочной железы.
— Чего-чего?
— Ну сосок у нее разросся. Это часто бывает. Обычно такие опухоли доброкачественны и безвредны.
— Ну, не эта… — У него задрожал голос. — Большая, черт, вот такая! — Он показал руками.
— Величина тут ни при чем. Пошли, Боб. Поедем к вам, и я посмотрю.
— Нетушки… Я же знаю, что вы с ней сделаете. — На его лице появилось затравленное выражение.
— Обещаю, что ничего такого не сделаю. — Я взглянул на часы. — Все равно сейчас закроют. Едем!
Он бросил на меня еще один отчаянный взгляд, сполз с табурета и с обычной осторожностью прошествовал к двери.
Вновь я наблюдал ритуал с велосипедом, но только при третьей попытке человек и велосипед очутились на земле. Зловещий знак! Во время бесконечной поездки до коттеджа Боб упал несколько раз, и, глядя, как он лежит ничком на своем велосипеде, я понял, что стержень его жизни сломался.
Внутри коттеджа Адам, брат Боба, поднял голову от коврика, который плел. Оба они остались холостяками и, несмотря на разницу в характерах, жили вместе в полной гармонии. Я сразу бросился к корзинке Мег и осторожно перевернул старушку на бок. Да, опухоль была, бесспорно, большой, но твердой, точно камень, подкожной и даже не касалась тканей молочной железы.
— Посмотрите, Боб, — сказал я. — Под нее можно пальцы подвести. Я ее мигом уберу и с полной гарантией, что никаких осложнений не будет.
Он рухнул в кресло, и Мег подковыляла к нему поздороваться. Он медленно погладил ее уши. Было что-то жалобное в этом сочетании виляющего хвоста, разинутой пыхтящей пасти и чудовищной опухоли, свисающей почти до пола. Боб молчал, и тут заговорил Адам:
— Сами видите, мистер Хэрриот, что на него нашло. Я уж не знаю, сколько времени ему твержу, чтобы он к вам пошел, а ему что в лоб, что по лбу. Всякое терпение лопнет.
— Так как же, Боб? — спросил я. — Приведите ее в приемную как можно скорее, хорошо? Чем быстрее с этим покончить, тем лучше. Нельзя же оставлять ее в таком состоянии.
Он еще несколько раз провел ладонью по голове Мег, потом кивнул.
— Ладно.
— А когда?
— Я заеду — скажу.
— Вот-вот! — снова вмешался Адам. — Он вам не ответил, потому что ни за что ее к вам не приведет. Вбил себе в голову, что Мег вылечить нельзя.
— Ерунда, Боб, — сказал я. — Говорю же вам, она
Все еще глядя в пол, Боб энергично замотал головой.
— Тогда разрешите прооперировать здесь. Он изумленно уставился на меня.
— Как это? Прямо сейчас?
— А что? Это совсем не так сложно, как вы думаете. Речь же идет не о внутренних органах, а инструменты у меня с собой.
— Отлично придумали! — заявил Адам. — Иначе толку не будет.
— Только одно, — сказал я, — она давно ела?
— Утром съела пару сухарей, — ответил Адам. — Боб ее всегда на ночь кормит.
— Отлично. Ее можно анестезировать.
Боб, казалось, был совсем оглушен и продолжал молча сидеть, пока мы с Адамом занимались приготовлениями. Меня давно интриговали отношения между этими пожилыми братьями. Они были полной противоположностью друг другу. Адам не брал в рот спиртного, но, казалось, ничуть не осуждал пристрастие Боба к пиву, и, когда Боб проводил вечер в «Лорде Нельсоне», Адам обычно посещал какие-нибудь курсы в деревенской школе — плетение ковриков было его последним увлечением. Адам был не работником на ферме, а служил в большой молочной фирме, закупавшей молоко у фермеров в холмах. Он был невысоким, щуплым, хлопотливым и аккуратным — совсем не то, что его дюжий флегматичный брат.
Я прокипятил инструменты, мы положили Мег на стол, и после быстрой инъекции снотворного в вену старая собака погрузилась в глубокий сон. Я перевернул ее на спину, надежно привязал бинтами к ножкам стола, и мы, все трое, тщательно вымыли руки над кухонной раковиной. Боб, так и не снявший кепку, явно не испытывал особого энтузиазма, а когда я вручил каждому по артериальному зажиму и занес скальпель, он крепко зажмурился.
Удаляя такие опухоли, я обычно вырезал эллипсовидный лоскут кожи, а затем работал пальцами. На вид грубовато, но заметно снижает кровотечение. Я сделал первый надрез и начал отдирать кожу, и в тот момент, когда я взял у братьев зажимы, чтобы перехватить пару кровоточащих сосудов, Бобу вздумалось открыть глаза. Глухо застонав, он, шатаясь, отошел к старому, набитому волосом дивану, тяжело опустился на него и зажал голову в ладонях. Однако его щуплый брат был создан из более крепкого материала и, хотя чуточку позеленел, решительно ухватил оба зажима и держал их бестрепетной рукой, пока я перевязывал сосуды.
Раз начав, я увлекся и с наслаждением пробирался пальцами вокруг сферической опухоли, отделяя прилегающие фасции от кожи. Порой такие опухоли просто выскакивают наружу, точно пробка из бутылки, но, хотя эта оказалась не такой, все шло отлично. Вскоре я забрал в руку ее почти всю, кроме самого низа, где, как я знал по опыту, должен был находиться крупный кровеносный сосуд.
— Держите зажимы наготове, Адам, — скомандовал я, бережно раздвигая ткань, но еще не договорил, как ему в лицо ударила алая струйка крови.