Срединное море. История Средиземноморья
Шрифт:
Возможно, именно великолепие архитектуры в какой-то степени послужило причиной множества зарегистрированных здесь случаев перемены религии. Иудеи, конечно, вряд ли когда-либо отказывались от своего древнего верования, и, право же, редко можно было встретить мусульманина, стремящегося стать христианином. Однако во время арабской оккупации — и прежде всего в городах и поселениях в период примерно от середины IX до начала XI в. — десятки тысяч христиан добровольно принимали веру завоевателей. Еще большее количество жителей, сохраняя свою религию, усвоило арабский как язык, на котором говорили в повседневной жизни. До наших дней современный испанский язык сохранил большое количество арабских слов, и туристы, посещающие эту страну, неизменно бывают поражены здешним изобилием арабских топонимов. Культура ислама также широко распространилась по всей стране. Аль-Андалус поддерживал прочные торговые связи с Северной Африкой и Ближним Востоком вплоть до Индии и Персии; оттуда привозили не только шелка и специи, в первую очередь перец и имбирь, и рис, и сахарный тростник,
Эта новая по тем временам всесторонняя эрудиция распространялась отнюдь не только в мусульманском мире. Многие христиане, возможно, воспринявшие исламские традиции и культуру, рано или поздно достигали христианских стран, лежавших к северу и северо-востоку — Галисии и Астурии, Каталонии и Наварры, — неся эту культуру с собой. Эти мозарабы, как их называли, долгое время оказывали влияние на северные христианские территории по обе стороны Пиренеев, прежде всего в области математики, о которой средневековый христианский мир знал все еще удручающе мало. Именно они, как считается, познакомили северную Европу с арабскими цифрами, а также с абакой — устройством, влияние которого на тогдашнюю торговую жизнь сравнимо с тем, какое в наши дни имеют компьютеры.
Политические отношения между христианами на севере и мусульманами на юге представляли собой нечто менее определенное. В 1031 г. халифат прекратил свое существование; на его месте возникло множество мелких государств, известных под названием тайфов. Как правило, они состояли из центрального города, между которым и окружавшими его деревнями не было четкой границы, что отчасти напоминает города-государства, развивавшиеся в Северной Италии примерно в то же время. Подобно итальянским поселениям они также были склонны ссориться между собой, что позволяло более обширным и сильным христианским королевствам — Арагону и Кастилии — либо натравливать одно на другое, либо заниматься тем, что, в сущности, представляло собой столь известный в наши дни рэкет: предлагать военную поддержку в обмен на солидную дань. Это создавало благодатную почву для появления множества наемников — военных, не служивших постоянно в армии какого-либо государства и напоминавших итальянских кондотьеров, которые с радостью продавали свой меч тому, кто предложит наибольшую цену, вне зависимости от его вероисповедания. Среди них особой популярностью пользовался кастильский аристократ XI в. — Родриго Диас де Бивар, который прославился под арабским прозвищем Эль Сид (буквально — «хозяин»). Позднейшая легенда превратила его в величайшего патриота Испании, посвятившего жизнь изгнанию неверных с родной земли и продолжавшего делать это даже после смерти, — тело усадили и привязали к спине его коня Бабьеки, чтобы вести армию в бой. Тот же авторитетный источник [108] утверждает, что тело сохранялось настолько хорошо, что в течение десяти лет находилось справа от алтаря в церкви монастыря Сан-Педро де Кардена близ Бургоса. Истина, однако, далеко не так романтична. На самом деле Родриго, подобно многим другим, был воином-авантюристом, который после исключительно успешной карьеры, принесшей ему немалую прибыль, закончил свои дни в сане владетельного князя в государстве Валенсия на берегах Средиземного моря.
108
Estoria del Cid, пер. П.Э. Рассел.
Если бы Эль Сид родился пятьюдесятью годами позже, чем это было на самом деле (в 1190-м, а не в 1140 г.), то такая карьера была бы для него невозможна. Примерно в середине одиннадцатого столетия на территории современного Южного Марокко, где сложилась свободная конфедерация племен, в течение нескольких лет развилось фундаменталистское движение, исповедовавшее самые жесткие доктрины ислама. Его адепты называли себя аль-Мурабитум (на наш лад — Альморавиды). Они основали большой город Марракеш, завоевали северное Марокко и большую часть Западного Алжира, после чего обратили свои взоры на Испанию. В 1086 г. они пересекли Гибралтарский пролив, разгромили короля Леона и Кастилии Альфонса VI при Саграхасе (близ Бадахоса) и быстро прибрали к рукам все мусульманские тайфы вместе со многими городами, которые христиане отвоевали всего несколькими годами ранее. К концу века Аль-Андалус был вновь воссоединен, но теперь впервые оказался связан с Северной Африкой: и та и другая территории подпали под власть режима, глубоко нецивилизованного и фанатически нетерпимого.
К счастью для всех, кого это касалось, господство Альморавидов оказалось недолгим. В одном отношении оно было чрезвычайно уязвимо: поскольку во главе возникшей испано-африканской империи стояла малочисленная берберская верхушка, она не могла добиться по отношению к себе подлинной лояльности. Альморавиды попытались удержать Испанию с помощью собственных отрядов, а Северную Африку — с помощью гвардии, состоявшей преимущественно из христиан, но после взятия Сарагосы королем Арагона Альфонсом I в 1118 г. поток повернул вспять и всего через семь лет еще более фанатичная фундаменталистская секта Альмохадов, возникшая в горах Атласа, подняла восстание. Начавшаяся гражданская война продолжалась примерно четверть столетия и закончилась лишь с падением Марракеша в 1147 г., после чего владычество Альморавидов вскоре рухнуло.
Победоносные Альмохады пересекли Гибралтарский пролив, и в конце двенадцатого столетия их власть над страной со столицей в Севилье была столь же прочной, как и власть их предшественников. Вскоре, однако, их господство стало слабеть и им пришлось отступать. Их врагом в это время оказалась не исламская религиозная секта, а коалиция трех наиболее могущественных христианских королевств Иберийского полуострова: Кастилии, Арагона и Португалии. В 1212 г. король Кастилии Альфонсо VIII одержал решающую победу при Лас-Навас-де-Толоса, которая привела к преобладанию христиан в Испании. Внук Альфонсо Фердинанд III продолжил его дело и в течение своего тридцатипятилетнего правления отвоевал большую часть Андалусии, в том числе и портовый город Картахену. Случалось — как при взятии Севильи в 1248 г., — он полностью изгонял мусульманское население. [109] К середине столетия мусульманская Испания состояла лишь из одного эмирата — Гранадского. Реконкиста шла полным ходом.
109
Его современник Хайме I Арагонский так же поступил в Валенсии десятью годами ранее.
Нетерпимость Альмохадов дала положительный эффект: многие еврейские и мозарабские общины, сочтя жизнь под их властью невыносимой, бежали в христианские Кастилию и Арагон, где встретили теплый прием. Среди них были философы и врачи, такие как Маймонид и Аверроэс, оказавшие огромное влияние на весь западный мир, а также менее известные интеллектуалы, заявившие о себе как профессиональные переводчики с арабского и сделавшие доступными значительную часть сочинений арабских ученых, дотоле неизвестных на Западе. Многие из них поселились в Толедо, отвоеванном в 1085 г. при всеобщем ликовании, где они пользовались личным покровительством и поощрением короля.
Гранадский эмират просуществовал еще более двух столетий, вплоть до 1492 г. Теперь самое время попытаться выяснить, какое влияние оказал, во-первых, ислам на Испанию и, во-вторых, мусульманская Испания на остальную Западную Европу. Несомненно, в культурном отношении эта страна добилась очень многого. Тесные связи с мусульманами не могли не расширить кругозор испанцев, а это влекло к ним европейских интеллектуалов. Так, Герберт Орильяк, будущий папа Сильвестр II, был не единственным средневековым ученым, пересекшим Пиренеи в жажде знаний, которых он не мог обрести нигде более на континенте. Математика и медицина, география и астрономия, естественные науки до той поры вызывали глубокое недоверие в христианском мире; в мире же ислама они развивались, достигнув уровня, невиданного со времен Древней Греции. Любой, кто всерьез изучал эти дисциплины, поскольку переводы трудов, содержавших наиболее плодотворные идеи, были малочисленны и неточны, должен был стремиться в Аль-Андалус, а оказавшись там, мог даже решить труднейшую задачу — изучить арабский язык. Среди тех, кто преуспел в этом деле, был великий английский ученый Аделард из Бата, посетивший Испанию в XII в., притворившись жаждущим знаний мусульманином. Примерно в 1120 г. он впервые перевел на латынь Евклида, взяв за основу арабское переложение оригинального греческого текста.
В других отношениях, однако, сосуществование в одной стране трех коренным образом отличающихся друг от друга вероисповеданий было источником длительных мучений. Во время изначального арабского завоевания было беспричинно пролито немало крови; еще больше ее пролилось во время долгой, болезненной борьбы в годы Реконкисты. Более того: хотя в повседневной жизни народы вполне благополучно уживались между собой, их сосуществование не всегда трактовалось должным образом как в христианских, так и в мусульманских государствах. Предписание пророка, гласившее, что добрые мусульмане должны относиться к христианам и иудеям — «народам Книги» — как к своим братьям, на практике, разумеется, часто не соблюдалось. В 1066 г. имела место резня среди евреев в Гранаде, в 1126 г. — массовое обращение христиан в рабство в Марокко. Христианские общины, насколько нам известно, никогда не совершали жестокостей в таких масштабах, однако несомненно, что и на евреев, и на мудеджаров, как называли последователей ислама, живших под властью христиан, смотрели сверху вниз как на граждан второго сорта и они часто подвергались если не преследованиям, то по меньшей мере дискриминации.
Если мы попытаемся оценить уровень развития мусульманской Испании, то с удивлением обнаружим, что она не оказала существенного влияния на христианский Запад. На это, по-видимому, было несколько причин. Первая была связана с конфессиональными различиями: средневековое христианство отторгало все проявления того, что оценивалось как язычество. Оно принимало иудеев — хотя и не полностью — во многом потому, что те всегда обитали здесь и приносили пользу: кроме того, не составляя самостоятельной нации, они, как правило, говорили на языке своего окружения. Мусульмане Аль-Андалуса представляли собой нечто иное. Христиане мало знали о них, а понимали их еще меньше; также непонятна была их речь, как письменная, так и устная; наконец, они населяли самый отдаленный уголок Европы — отстоящий, по меркам того времени, дальше, чем земли Восточного Средиземноморья, где Византия — гигантский, так сказать, торговый и культурный магнит — влекла к себе не только ученых с одного континента, но и купцов, государственных деятелей и дипломатов с трех континентов. По прошествии тех давних времен, когда все боялись, что поборники ислама непременно завоюют мир, и с учетом того, что мусульмане отступили в свои, относительно умеренного размера, владения, представлялось, что будет мудрее и благоразумнее предоставить их самим себе, тем более что те жили в мире и никому не угрожали. В конце концов, они пребывали во власти заблуждений и по этой причине, на взгляд современников-христиан, не представляли никакого интереса.