Срединное море. История Средиземноморья
Шрифт:
За падением Антиохии последовало перемирие — как можно легко вообразить, желанное для обеих сторон и позволившее им оценить обстановку как в Европе, так и в Азии и обдумать события, способные повлиять на происходящее в Отремере (например, казнь Конрадина, что означало прекращение линии законных королей Иерусалимских, и еще более тревожное сообщение — о скором прибытии короля Людовика Французского, начавшего свой второй, и последний, Крестовый поход).
К тому времени прошло почти двадцать лет с того момента, как Людовик прибыл в Акру после катастрофы, постигшей его в Дамьетте. Его ожидало неотложное сообщение от матери, королевы Бланки Кастильской, умолявшей его немедленно возвратиться во Францию. Однако совесть подсказывала ему, что это было бы равносильно признанию поражения. До сих пор ему не удалось претворить в жизнь свои возвышенные замыслы: действительно, противники уничтожили не только его армию, но и буквально все
Так он и сделал: остался еще на четыре года. С момента своего прибытия в Отремер он многому научился. Более он не позволял себе презирать неверных: если он хочет восстановить свои позиции и престиж, то должен обращаться с ними как с равными. Благодаря новому разделению мусульманского мира — ибо Палестина и Сирия стойко хранили верность Айюбидам — он справился с этим вполне успешно. Он вступил в переговоры с Айюбидами и мамлюками, а также с ассасинами, которых вскоре после этого Хулагу стер с лица земли, и, несомненно, с монголами. Фактически — и он это хорошо понимал — он вообще не имел права вести переговоры, поскольку с 1250 г. королевство крестоносцев принадлежало сыну Фридриха Конраду. Однако Конрад находился в Германии и вероятнее всего было, что он там и останется, тогда как Людовика в Отремере считали королем де-факто. Благодаря ему те франкские пленники, что оставались в Египте, в конце концов вышли на свободу, а мамлюки пообещали ему, что когда они займут Сирию и Палестину, то возвратят христианам всю территорию старого Иерусалимского королевства вплоть до реки Иордан.
Однако о новой наступательной операции не могло быть и речи, и когда дома разразилась гражданская война (она началась после смерти королевы Бланки, скончавшейся в ноябре 1252 г.), Людовик понял, что ему нельзя больше откладывать свой отъезд. 24 апреля 1254 г. он отплыл из Акры и в начале июля, печальный и разочарованный, прибыл в Йер, город на южном побережье Франции. Из всех крестоносцев он был самым благородным, честным и далеко превосходил прочих в благочестии, однако его вторжение в Святую землю мало чем отличалось от катастрофы и привело к гибели тысяч ни в чем не повинных людей, многие из которых были его собственными подданными. Кроме того, он оказался в тупике: прежние поражения и неудачи, выпавшие на долю крестоносцев, объяснялись тем, что они вели грешную жизнь, но он-то — тот, что проводил по нескольку часов в день в молитвах и вел безукоризненно добродетельную жизнь, — достиг не большего, чем они. Могло ли быть, что сама идея Крестовых походов была неугодна Богу?
Он не мог заставить себя поверить в это и продолжал мечтать о еще одной попытке — последнем путешествии в Святую землю, которое увенчается успехом и сотрет пятно неудачи с его совести. В течение шестнадцати лет различные трудности удерживали его во Франции, но в 1270 г. он счел, что момент настал: хотя ему было уже пятьдесят шесть лет и здоровье его ослабело, он приготовился еще раз отплыть в Палестину. Что именно он собирался сделать, остается загадкой, — отправиться завоевывать святые места в тот момент означало надеяться на чудо. Но каковы бы ни были его намерения, его брат Карл Анжуйский, король Сицилийский, полностью свел их на нет.
Поражение, нанесенное Карлом Манфреду, и учиненная им казнь Конрадина — что раз и навсегда окончательно освободило Италию от владычества дома Гогенштауфенов — пробудили в нем еще большие амбиции. Теперь его планы включали в себя господство над всей Италией, превращение папы в марионетку, завоевание Константинополя, который теперь снова оказался в руках греков, восстановление там католической веры и в конечном итоге создание христианской империи, территория которой включала бы все Средиземноморье. В связи с этим он думал прежде всего о том, чтобы убедить Людовика двинуться на Византию. Но король отказался нападать на братьев по вере — не имеет значения, еретики они или нет. Тогда Карл предпринял новую попытку. Говорят, заметил он, что эмир Тунисский сочувственно настроен по отношению к христианской вере и вполне может согласиться принять ее. Если он действительно так сделает, то истинная вера может распространиться вдоль всего побережья Африки. И даже в случае его отказа, если христиане надежно закрепятся на побережье, это обеспечит им такие преимущества, которые, безусловно, не следует игнорировать.
Одно из самых ярких проявлений иронии истории заключается в том, что святость очень редко идет рука об руку с умом. Почему король Людовик поверил в тот момент своему брату, несмотря на настойчивые уговоры большинства своих друзей и помощников, понять почти невозможно. Но он поверил — и, сопровождаемый тремя оставшимися в живых сыновьями, вместе со своей армией вновь взошел на борт в Эгморте в самое жаркое время года и 1 июля отплыл в Тунис.
Были ли до его отъезда предприняты какие-либо разыскания, чтобы проверить утверждение Карла? Имелось ли хоть какое-то свидетельство — пусть косвенное, — позволявшее предположить, что эмир когда-либо думал о том, чтобы отказаться от веры своих предков? И даже если думал, неужели Людовик искренне полагал, что вооруженное нападение — лучший способ помочь ему так поступить? На самом деле, когда армия высадилась на берег 18 июля, сразу же стало ясно, что о принятии христианства эмир думал меньше всего. Он уже собирал людей, укреплял оборонительные сооружения города и готовился к сражению.
К счастью для эмира, ему не пришлось пошевелить и пальцем. Жаркое североафриканское лето все сделало за него. Не успела армия крестоносцев разбить лагерь, как солдаты начали болеть и умирать; к концу недели недуг уже свирепствовал вовсю, и сдержать его не было никакой возможности. Король Людовик оказался в числе первых жертв. Несколько дней он изо всех сил старался держаться на ногах, чтобы слушать мессу стоя, но вскоре и на это уже не было сил; окружающие лишь по слабому движению его губ могли догадываться, что он по-прежнему в состоянии участвовать в церемонии. 25 августа Карл Анжуйский прибыл вместе со своей армией, ему сообщили, что его брат умер всего несколько часов назад. Наследник короля, старший сын Филипп, также лежал тяжело больной; он, однако, выжил и впоследствии правил под именем Филиппа III Смелого в течение пятнадцати лет. Младшему сыну Людовика, Жану Тристану (ему исполнилось девятнадцать лет), который родился в Дамьетте во время предыдущей кампании, повезло куда меньше.
Карл продолжал войну еще несколько недель и наконец заключил соглашение с эмиром, по которому в обмен на солидную контрибуцию согласился возвратиться в Италию с остатками своей армии. Он спас свою честь — но не более того. В гроб крестоносного движения был забит последний гвоздь, так как — если не считать того, что Британская энциклопедия именует «рядом разрозненных эпилогов», — походы, предпринятые Людовиком, фактически оказались последними. Величайшее противостояние между Крестом и Полумесяцем, продолжавшееся почти два столетия, наконец закончилось — и Полумесяц оказался победителем.
Европейским правителям не потребовалось много времени, чтобы принять этот факт, — а что им еще оставалось? Менее всего поверил в случившееся принц Эдуард — сын и наследник Генриха III Английского. Генрих и сам прежде принял крест, но гражданские войны, терзавшие его королевство, не давали ему возможности исполнить эту клятву. Эдуард, которому исполнилось тридцать два, не имел таких препятствий, и известие о падении Антиохии заставило его принять решение отправиться в поход вместо отца с отрядом примерно в тысячу человек. На первых порах его преследовали неудачи. Первоначально он собирался присоединиться к Людовику в Эгморте, но, прибыв туда, обнаружил, что король уже отплыл; когда он последовал за ним в Тунис, сообщили, что Людовик скончался. В мае 1271 г. он наконец прибыл в Акру — и пришел в ужас. Боевой дух упал. Венецианцы и генуэзцы наладили отличные отношения с султаном и вели весьма выгодную торговлю всевозможными товарами, от оружия до рабов; никто не желал сражаться. Объединившись с монголами, Эдуард одержал несколько незначительных побед, сражаясь против мамлюкских гарнизонов, но, очевидно, его действия не заставили Бейбарса провести ни одной бессонной ночи. С другой стороны, он давал достаточно поводов для беспокойства, и его решили убить: султан распорядился, чтобы местный убийца-христианин проник в его комнату и пронзил отравленным кинжалом. Эдуард легко справился со своим противником, но прежде получил опасную рану в руку, которая вскоре сильно воспалилась. Благодаря примитивной и болезненной хирургической операции он выжил [161] , сел на корабль в Акре в сентябре 1272 г., где взошел на трон под именем Эдуарда I.
161
Знаменитая история о том, как жена Эдуарда, Элеонора Кастильская, спасла ему жизнь (рассказывали, что она высосала яд из его раны), восходит к одному лишь сочинению доминиканского хрониста Птолемея Люцента. Согласно старому «Национальному биографическому словарю», она «совершенно недостоверна»; в новом (Оксфордском) биографическом словаре последняя оценивается так же. На самом деле Элеонора даже не сопровождала его в Крестовом походе.
Через пять лет, если верить упорно ходившим слухам, Бейбарс предпринял еще одну попытку убийства, которая имела для него роковые последствия. Говорят, что он приготовил для врага чашу отравленного кумыса (кислого кобыльего молока, не имеющего себе равных по популярности у турок и монголов), но по неосторожности выпил из нее сам. Он не дожил до гибели Отремера, и множество франков до сих пор жило в большинстве главных городов. В течение своего семнадцатилетнего правления, однако, он захватил большую часть владений христиан близ побережья. Дни тех, которые еще не перешли под его власть, как хорошо понимали их обитатели, были сочтены.