Средневековые латинские новеллы XIII в.
Шрифт:
Услышав такие слова, сын вооружился и, никем не замеченный, вошел в замок девушки. Она радостно приняла царевича, и он некоторое время оставался у нее. Затем царевич покинул замок и на восьмой день напал на врага своего отца, вооруженный и силой и мудростью, и отрубил ему голову. После этой победы он воротился к отцу, который поставил его царем.
69 (143)
О страхе перед последним судом
Некий царь законом постановил, что перед домом человека, подлежащего казни, утром, до восхода солнца, должны затрубить трубачи, ему же следует в черных одеждах отправиться в суд. Однажды этот царь задал большой пир и велел созвать на него всех своих вельможных советников; приглашенные прибыли. На этом пиру были искусные музыканты, играющие на всевозможных инструментах, которые сладкими напевами доставляли пирующим наслаждение. Царь, однако, не выказывал следов радости или веселия, но сидел с печальным лицом, вздыхал и испускал
Видя это, сотрапезники удивились, но не осмелились спросить о причине его мрачности и сказали брату царя, чтобы он узнал, чем государь столь опечален. Брат так и сделал и сказал царю, что все гости удивляются, почему он не весел, и хотели бы узнать, чем вызвана его печаль. Царь говорит: «Ступай домой! Завтра услышишь ответ» – и повелел трубачам прийти на следующее утро к дому его брата, заиграть на своих трубах и привести его к царю, согласно закону, что они и сделали.
Брат царя, услышав на заре звук груб у своего дома, содрогнулся в душе, но поднялся, оделся в черное платье и отправился к царю. Царь между тем распорядился вырыть глубокую яму, а над ней поставить шаткое кресло на четырех непрочных ножках; брату он велел снять одежду и положить на кресло. Когда по его требованию брат сел на это же кресло, царь приказал на шелковой перевязи подвесить над его головой острый меч. Затем поставил рядом с ним четырех людей с четырьмя острыми мечами, причем одного впереди кресла, второго сзади, третьего справа и четвертого слева. Когда они заняли свои места, царь сказал всем четверым: «Лишь только я прикажу, под страхом смерти разите его мечами». Затем царь позвал трубачей и музыкантов, играющих на всевозможных инструментах, велел поставить перед братом стол с различными кушаньями и говорит: «О, любезнейший мой брат, почему ты так кручинишься и так печален душой? Вот тонкие кушанья, вот сладкие напевы! Отчего ты не веселишься и не радуешься?». Тот в ответ: «Как я могу веселиться, когда сегодня утром вблизи своего дома я услышал звуки труб, знак ожидающей меня смерти, а теперь сижу на шатком и непрочном кресле? Едва я неловко повернусь, оно сломается, и я упаду в яму, откуда не смогу выбраться, а если подниму голову, висящий над нею меч раскроит мне череп до самого мозга. Кроме того, вокруг меня стоят четыре палача, готовые по одному вашему слову убить меня своими мечами. Помня об этом, будь я даже владыкой всего мира, я не мог бы веселиться сердцем».
Царь говорит ему: «Теперь я отвечу тебе на вчерашний твой вопрос, почему я не весел. Ведь подобно тебе я занимаю место на шатком и ломком кресле, так как пребываю в непрочной телесной оболочке о четырех ненадежных опорах, иначе сказать, состоящей из четырех элементов, и подо мною глубокая яма, а над головой моей острый меч, иначе сказать, страшный суд, когда душа моя будет отторгнута от тела; передо мной острый меч, иначе сказать, смерть, которая не щадит никого и приходит, когда ее не ждешь, а какова она будет, где приключится и когда – не ведаю. Позади меня другой меч, занесенный для удара, иначе сказать, мои прегрешения, которые я совершил в сем мире, готовые свидетельствовать против меня перед лицом судьи; меч, грозящий мне справа, – диавол, который вечно ищет жертву, чтобы ее пожрать, и только ждет, как бы завладеть моей душой и ввергнуть ее в преисподнюю; меч с левой стороны – это черви, которые после смерти источат мое тело. Когда я раздумываю обо всем этом, не могу быть весел. Следовательно, если сегодня ты столь сильно убоялся меня, смертного человека, много более надлежит мне страшиться творца. Ступай и более не задавай мне подобных вопросов». Брат царя поднялся и поблагодарил за дарование ему жизни, обещая впредь жить более праведно. Все одобрили ответ царя.
70 (151)
О том, как исцелилась грешная душа, оскверненная проказой прегрешений
В землях одного благородного короля жили два рыцаря; один был алчен, а другой завистлив. У алчного была жена-красавица, радовавшая глаз всякого, у завистливого – безобразная жена, всех от себя отвращавшая, а также участок земли, граничивший с владениями алчного рыцаря, и тот во что бы то ни стало желал им обладать. Часто рыцарь этот приступал к своему соседу, предлагая большие деньги, если он пожелает продать ему эту землю. Завистливый рыцарь отвечал, что не хочет продавать наследственное владение за золото или серебро. Однако по своей завистливости начал думать, чем бы ему запятнать красоту супруги алчного рыцаря, и говорит ему: «Если хочешь получить мою землю, знай, что я не возьму за нее ничего, кроме права провести с твоей женой одну ночь». Алчный рыцарь принял это условие и обо всем сказал жене, которая сначала стала отказываться, но потом по мужниному настоянию согласилась. А завистливый тот рыцарь, прежде чем возлечь с нею, сошелся с прокаженной, после же этого вошел к той госпоже и познал ее столько раз, сколько хотел. Наутро он открыл ей свой недуг, говоря, как сгорал от зависти из-за того, что жена его безобразна, она же хороша собой, и только поэтому навел на тело ее проказу.
Слыша такую речь, женщина опечалилась и, горько плача, открыла все своему супругу, который в сильнейшем горе сказал: «Советую
На следующий день женщина, считая себя исцеленной, отправилась на родину, говоря королевичу: «Если станется, что вы заболеете проказой, сыщите меня, и я, сколько достанет сил, буду вам служить». По прошествии короткого времени сын короля стал болен и так совестился своего недуга, что темной ночью, когда его никто не видел, пошел к ней туда, где она жила. Дама тогда говорит своему мужу: «Это тот, кому я отдала свою проказу и сама освободилась от нее». Рыцарь, видя, что болезнь королевича далеко зашла, горько заплакал и отвел ему покой, в котором тот должен был жить в полном одиночестве. Дама сама ему прислуживала, и он пробыл там семь лет.
В седьмое лето затворничества королевича стояли нестерпимые жары, и он для освежения держал подле себя сосуд с вином. Какая-то змея, обитавшая в саду, вползла в этот сосуд, искупалась в нем и потом на дне его улеглась. Прокаженный королевич вскоре после этого пробудился и почувствовал сильную жажду; он взял этот сосуд с вином и, ничего не подозревая, вместе с вином проглотил змею. Змея стала так терзать его внутренности, что королевич испускал стоны и вздохи. Дама всячески старалась облегчить его страдания, но они длились три дня, не утихая, на четвертый королевич вместе с болезнетворным ядом, находившимся в его внутренностях, исторг и змею. Боль тотчас прошла, и со дня на день стали понемногу исчезать язвы на его теле, и на седьмой день кожа королевича полностью очистилась и стала как кожа мальчика.
Дама была этим глубоко обрадована, одела королевича в дорогие одежды, дала ему отменного коня, и он отправился в свою землю, где его приняли с почетом. После смерти своего отца он стал королем и кончил жизнь в мире.
71 (153)
О преходящей печали, впоследствии сменяющейся нескончаемой радостью
Царь Антиох правил в Антиохии, [55] почему и самый город Антиохия стал зваться так. От своей супруги он родил дочь-раскрасавицу. Когда она вошла в возраст и красота ее расцвела, многие, не скупясь на свадебные дары, стали домогаться брака с нею. Отец, раздумывая, кому лучше всего отдать свою дочь, не замечал, что запретная страсть и жесточайший любовный пламень сжигали его и что он любит дочь горячее, чем то прилично отцу. И вот царь с безумием сражается, на стыд ополчается, любовью побеждается.
55
Антиохия – город в Сирии.
Однажды Антиох пришел в спальню к своей дочери и под предлогом того, что должен побеседовать с нею с глазу на глаз, удалил всех. Движимый любовным безумием, он развязал ей пояс девственности и попрал стыдливость, хоть дочь его долго противилась. Когда девушка раздумалась о том, что совершила, к ней нечаянно вошла кормилица. Она увидела царевну в слезах и говорит: «О чем ты печалишься?». Царевна сказала: «О, моя дражайшая, только что в этой спальне умерли два добрых имени». Кормилица говорит: «Госпожа, почему ты так судишь?». Она говорит: «Потому, что до брака меня осквернило худшее из преступлений». Кормилица, услышав это и во всем убедившись, словно обезумела и говорит: «Что же за диавол осмелился с такой дерзостью осквернить ложе царской дочери?». Девушка говорит: «Нечестие совершило это». Кормилица говорит: «Чего же ты не пожалуешься отцу?». Царевна говорит: «Нет у меня отца. Если тебе угодно, имя отца для меня умерло. Я нуждаюсь в одном лекарстве – смерти». Услышав, что царевна ищет лекарства в смерти, кормилица ласковой речью уговаривает ее отступиться от своего намерения.
А безбожный отец показывает себя перед согражданами благочестивым отцом, будучи втайне супругом дочери. Дабы подольше наслаждаться своей нечестивой любовью, он измыслил против тех, кто искал брака с царевной, новый род злодейства – он задавал им вопрос, говоря: «Кто правильно ответит на вопрос, получит в жены мою дочь, а ошибется – ему отрубят голову».
Отовсюду из-за неслыханной и невиданной красоты царевны стекались женихи в надежде, что знание наук поможет им разрешить вопрос царя. Кто не мог ответить, тому отрубали голову и прибивали к воротам, чтобы вновь привходящие воочию видели смерть и опасались сердцем, как бы им тоже не приключился такой конец. Все это царь сделал, чтобы самому обладать дочерью.