Средний пол
Шрифт:
Объятие, которым я наградил Пункт Одиннадцать летом семьдесят второго, стало прощальным, потому что, когда он вернулся домой после первого курса, оказалось, что он превратился совсем в другого человека. Он отрастил себе волосы, хоть и не такие дпинные, как у меня, но все же. Он начал учиться играть на гитаре. На носу у него теперь были стариковские очки, а вместо брюк он начал носить расклешенные джинсы. Члены моей семьи всегда любили перевоплощения. И в то время как я заканчивал седьмой класс и переходил в восьмой, постепенно превращаясь из коротышки в дылду, Пункт Одиннадцать
Он купил мотоцикл. Он начал заниматься медитацией. Он утверждал, что понимает смысл «Космической одиссеи 2001», даже конец. И лишь когда я увидел его играющим в пинг-понг с Мильтоном, я понял, что за всем этим кроется. У нас уже много лет в подвале стоял стол для пинг-понга, но до этого момента, сколько бы мы ни тренировались, нам никогда не удавалось выиграть у Мильтона. Ни я со своим приобретенным широким размахом, ни Пункт Одиннадцать со своей насупленной сосредоточенностью не могли противостоять «убийственным» ударам Мильтона, которые даже через одежду оставляли у нас на груди красные пятна. Однако в то лето что-то изменилось. И когда Мильтон прибегал к своей суперподаче, Пункт Одиннадцать с легкостью отбивал ее. А когда Мильтон пользовался «английской» подачей, которой он научился на флоте, Пункт Одиннадцать возвращал ему крученый шарик. И даже когда Мильтон послал абсолютно не берущийся пас, Пункт Одиннадцать, рефлекторно отреагировав, отправил шарик на противоположную сторону стола. Мильтон начал покрываться потом. Лицо его покраснело. А Пункт Одиннадцать со странным рассеянным выражением лица сохранял полное спокойствие. Зрачки у него расширились.
— Давай! — подбадривал я его. — Побей его! 12:12. 12:14. 14:15. 17:18. 18:21! И он сделал это!
Он выиграл у Мильтона!
— Просто я был под кислотой, — объяснил он позднее.
— Что?
— В улете. Три шприца.
Наркотик создавал ощущение, что все происходит как при замедленной съемке. Самые резкие подачи Мильтона и крученые пасы воспринимались как плавные балетные па.
ЛСД? Три укола? Так Пункт Одиннадцать все время был в отключке! Даже во время обеда!
— Это было сложнее всего, — сказал он. — Я смотрю, как папа режет курицу, и вдруг она взмахивает крыльями и улетает.
— Что с ним происходит? — слышу я из-за стенки голос отца, обращающегося к маме. — Говорит, что собирается бросить колледж. Что ему наскучило инженерное дело.
— Просто у него такой период. Это пройдет.
— Хотелось бы.
Вскоре Пункт Одиннадцать вернулся в колледж. Он не приехал домой на День благодарения. Поэтому по мере приближения Рождества семьдесят третьего мы все начали гадать, чего новенького можно от него ожидать.
Выяснилось это довольно быстро. Как и опасался отец, Пункт Одиннадцать отказался от своих намерений стать инженером и начал заниматься антропологией.
Большая часть каникул была потрачена им на «полевые исследования», необходимые для занятий по одному из предметов. Кроме того, он повсюду носил с собой магнитофон и записывал все, что мы говорили. Он описывал «системы нашего мышления» и «обряды родственных связей».
Как я уже говорил, пока мы росли, мой брат уделял мне очень мало внимания. Однако теперь, поглощенный своей новой манией и страстью к наблюдениям, он начал испытывать ко мне некий интерес. В пятницу, когда я, как примерная ученица, делал домашнюю работу, сидя за кухонным столом, он пришел и пристроился рядом. Сначала он просто долго на меня смотрел с задумчивым видом.
— Латынь? Это вас учат в твоей новой школе?
— Мне нравится.
— Ты что, некрофилка?
— Что?
— Это люди, которым нравятся трупы. Латынь же мертвый язык.
— Не знаю.
— Я тоже знаю кое-какие латинские слова.
— Правда?
— Куннилингус.
— Прекрати.
— Фелляция.
— Ха-ха.
— Монс пубис.
— Всё, умираю. Я сейчас умру от смеха.
Пункт Одиннадцать умолк. Я попытался вернуться к своим занятиям, но он продолжал смотреть на меня. И я был вынужден захлопнуть учебник.
— Что ты на меня уставился?
Он как всегда выдержал паузу. Глаза за старческими очечками казались пустыми, но я знал, что голова его активно работает.
— Смотрю на свою младшую сестричку, — наконец ответил он.
— Ну хорошо. Посмотрел и проваливай.
— Я смотрю на свою младшую сестричку и думаю, что она больше не похожа на маленькую девочку.
— Что ты имеешь в виду?
Он снова молчит.
— Не знаю. Вот я и пытаюсь понять.
— Ну, когда поймешь, скажешь. А сейчас мне надо заниматься, — отвечаю я.
В субботу утром приезжает подружка Пункта Одиннадцать. Мег Земка оказывается такой же маленькой, как мама, и такой же плоскогрудой, как я. У нее плохие зубы из-за детства, проведенного в нищете, и волосы мышиного цвета. Она беспризорница и сирота и раз в шесть энергичнее, чем мой брат.
— Чем вы занимаетесь в колледже, Мег? — спрашивает ее мой отец за обедом.
— Политэкономией.
— Звучит интересно.
— Сомневаюсь, что вам понравятся мои взгляды. Я — марксистка.
— Серьезно?
— А вы — владелец ресторанов.
— Да. Геракловы хот-доги. Неужели ни разу не пробовали? Надо будет отвезти вас.
— Мег не ест мяса, — напоминает ему мама.
— Совсем забыл, — откликается Мильтон. — Ну, тогда попробуете французское жаркое. Мы подаем и французское жаркое.
— Сколько вы платите своим работникам? — спрашивает Мег.
— Которые стоят за прилавком? Они получают минимальную заработную плату.
— А вы живете в этом огромном доме в Гросс-Пойнте.
— Потому что я руковожу всем бизнесом и отвечаю за возможный риск.
— По-моему, это похоже на эксплуатацию.
— Конечно, — улыбается Мильтон, — если предоставление работы называется эксплуатацией, то я — настоящий эксплуататор. Пока я не занялся этим бизнесом, этих рабочих мест не существовало.