Срезающий время
Шрифт:
Посещение главы столицы губернии происходило под девизом: скука — спутница однообразия. Это читалась на лицах завсегдатаев и впервые приглашённых гостей вплоть до общего застолья. Разбавленные первыми тостами шутки стали искромётными, и вскоре за столом образовались группы, ведущие беседы на интересующие их темы. И, о боже, всё снова погрузилось в скуку, по крайней мере, для меня. Я не участвовал в бою под Прейсш-Эйлалу, Гутштадте, Гейльсберге, Фридланде и других сражениях, через которые прошли многие офицеры; не присутствовал на свадьбах, похоронах, крещении, — нужное подчеркнуть. Тут был свой мир, который по праву можно назвать образованным и духовно взвешенным, но всё равно остававшийся провинциальным. Некоторые компании общались исключительно по-французски, кто-то только использовал выражения языка Вольтера, вставляя их совершенно спонтанно, находились и те, кто мешал польскую речь с русской. Одно их всё же объединяло: обращаясь друг к другу, они говорили не господин, мистер, сэр, а только месье. Опять-таки, мода. Мне даже Пушкина не надо перефразировать, дабы описать происходящее — поменять только имя.
"Пирует с дружиною губернский Глава
При звоне веселом стакана.
И кудри их белы, как утренний снег
Над славной главою кургана…
Они поминают минувшие дни
И битвы, где вместе рубились они…"
Сколько меня разделяет с этими людьми? Чуть больше двухсот лет. А какие мы разные — другая эпоха. Казимиру Ивановичу меня так и не представили, как Есипович ни старался, ничего у него не вышло. Не сидеть же, извините, в засаде под туалетом, чтобы поручкаться. Однако была и польза: первый шаг по вхождению в великосветское общество тунеядцев и редких представителей этого болота, для которых честь, справедливость и служба отчизне превыше всего, был сделан. Меня увидели, выслушали, взвесили и признали ограничено годным. То есть открытием и звездой начала летних приёмов я не стал, да и не старался; скандалов не устраивал, громких поступков не совершал, состояний в карты не проигрывал и, когда тихо удалился, никто и не заметил. А на следующий день мне доставили документы. Анастасия Казимировна своё слово сдержала. Немудрено, при таком-то папе. Прав был Писемский, когда говорил: "Нам решительно всё равно, кто царствует во Франции — Филипп или Наполеон, английскую королеву хоть замуж выдавайте за турецкого султана, только чтоб рекрутского набора не было. Но зато очень чувствительно и близко нашему сердцу, кто нами заведывает, кто губернатор наш". А ведь Казимир Иванович Аш не чёрствый человек, не какой-нибудь сухарь Диоген в строгом мундире, удалившийся в бочку своего эгоизма. В нём есть человеческое стремление любить себе подобных и делать им добро. Закавыка только в том, кого он считает себе подобным? Всё его существование, таким образом, характеризуется комфортной для любого чиновника в любом времени фразой: представлять собой покой, разграфлённый по статьям. Ничто его без особых причин не беспокоит, ничто его не заботит и это идеально. Для него весь мир составляется из двух величин: его самого и государства, которое исправно дает ему жалованье. Поэтому мир совершенен и жизнь совершенна, пока Губернатор, благодаря заботам и подношениями просителей, сохраняет аппетит и здоровье и пока государство продолжает аккуратно оплачивать его службу. Впрочем, немного и надо, чтобы удовлетворить те доли души и тела, из которых, по всей видимости, состоит его существо. Потребность общения с себе подобными (ведь и бараны общаются между собой), ему практически не нужна. В конце мая, развёртывая письмо с очередным посланием и улыбаясь, он говорит: "Вот и Вознесение Господне!" Все соглашаются, и барон доволен и про письмо с неприятностями забыли. В середине ноября он бормочет, посматривая на глянец сапог: "Вот и Рождественский пост на носу!" Если подчинённый чиновник по своему скудоумию с этим не согласен, и сообщает о намечающемся недороде в губернии, и голоде, грозящем превратить зиму в один сплошной пост, Аш замолкает, потому что не любит пререканий. И этого почтенного чередования двух мыслей ему вполне достаточно. Лишь бы подавали вкусную баранью котлету, тем более по две порции, — и он вполне доволен жизнью и готов воздать хвалу богу и императору. Однако, Бог им судья, этим губернаторам. Меня заинтересовал документ.
"Грамота Смоленского дворянского собрания о дворянстве Борисовых выдана 11 декабря 1809 года. От Губернского Предводителя Дворянства уездных дворянских Депутатов, собранных для составления дворянской родословной книги, данная дворянам: майору Николаю Андреевичу и его сыну Алексею Николаевичу Борисовым, штабс-капитану Леонтию Николаевичу и его сыну поручику Александру Леонтьевичу Борисовым".
Дальше шёл текст, на основании чего была состряпана грамота, и имена лиц, его подписавших. В конце присутствовала казённая печать уездного суда и подпись секретаря губернского регистратора. Судя по всему, бланк был с прошлогоднего заседания, а имена вписаны недавно. Главное, печать и подписи настоящие. Следующий документ являлся копией грамоты, также заверенной печатью. Третий отражал право собственности, а последний — по-моему, самый важный — сообщал о положенных налоговых отчислениях с рекомендацией стряпчего взяться за ведение дела. Деятеля на заметку, тут без вопросов. Работа мне понравилась, а юрист при моих задумках просто необходим.
Приём у Иллариона Фёдоровича не отличался размахом и знатностью гостей. Вечер проводился в его загородном доме, с оркестром, танцами и салютом. Конечно, было и застолье, но перед этим мероприятием несколько человек собрались в отдельной комнате, куда пригласили и меня. Малкин провёл меня в полутёмное помещение, постучался (в своём доме) и после ответа: "Можно" мы зашли. Спустя четверть часа, на втором этаже флигеля, откуда из широкого окна, сейчас плотно закрытого ставнями, наверняка прекрасно просматривался Днепр, пять купцов пытались переварить необычное для себя предложение. То, что все они числились лишь в третьей гильдии, ровным счётом ничего не говорило. Конечно, до мультимиллионеров они по своему состоянию не дотягивали, но при желании легко могли перейти во вторую. Только надо ли было выпячивать нажитое богатство и платить дополнительные налоги? Ни в коем случае, ибо большая часть их бизнеса была построена на контрабандных товарах. А та, официальная, воплощённая в ремесленных лавках, швейных, оружейных, и скорняжных мастерских, как раз и тянула на четыреста тридцать восемь рублей, выплаченных по Закону. Одним словом, люди эти были жадные и совсем не публичные. Мало того, они даже по именам себя не называли. Так и обращались друг к дружке: Сова, Змей, Ёж, Лис и Барсук.
— Хоть убейте, не пойму! Вам какая выгода? — спрашивал у меня Змей, с трепетом посматривая на листок со слишком узнаваемой печатью.
— Я же не интересуюсь вашей, — сухо ответил я.
— Но всё же… Четыреста тысяч фунтов, как-никак почти три с хвостиком миллиона рубликов, — вставил слово Лис.
— Про два процента страховых не забывайте, — уточнил Барсук.
— Я уже подсчитал с процентами, — махнув ладонью в сторону счетовода, ответил Лис.
— Можем не потянуть, — вслух размышлял Ёж. — За одну навигацию пройдёт всего четыре корабля. Либо порох, либо свинец. А ведь ещё ружья!
— Только стальные заготовки под стволы по моим чертежам. И всего пятьдесят тысяч, — уточнил я.
— Но десять тысяч пудов свинца никак не поместятся, — подсчитав на бумажке, просипел Сова, поправляя закрывающий шею шарф.
— Это всего сто шестьдесят кубиков со стороной в половину аршина. Для удобства отливают двухпудовыми брусками, — возразил я. — Веса много, зато объёма мало, и некоторые судовладельцы интересных клиперов из Балтимора иногда их используют вместо балластных камней.
— Корабли наших друзей небольшие, — уточнил Лис. — Лишь один из четырёх способен принять крупный груз, и про балласт и как его использовать мы знаем. А учитывая Ваши рекомендательные письма от столь влиятельных покровителей, можно привлечь ещё две лодки, пусть с потерей квоты на будущий год, и закрыть вопрос с доставкой. Проблема не в этом, у нас нет в запасе столько товаров на обратный рейс, а сложившийся ход вещей нарушать нельзя. Вот если бы на будущий год?
— Уважаемые, это ваши проблемы. Я обозначил свои интересы, предоставляю финансы, возможно, через неделю буду располагать точной цифрой количества пеньки, которую смогу вложить в дело дополнительно. От вас я жду только ответа: да или нет!
Все купцы, кроме Барсука, сделали одинаковые знаки пальцами и Барсук произнёс:
— Да. Мы в деле. Завтра я выезжаю в Архангельск.
Купец соврал. Ни в какой Архангельск он не поехал. Для решения насущных вопросов можно было добраться и до названного места, но провоз контрабанды такого масштаба решался только в Вологде. Весь путь по Двине и Сухоне был в цепких лапах конгломерата из английских и вологодских купцов, которые уже с шестнадцатого столетия не просто обосновались здесь, а фактически срослись между собой и властью. И ни Высочайшее повеление: "… чтобы со всей строгостью наблюдаемо было, дабы никакие российские продукты не были вывозимы никаким путём и никакими предлогами к англичанам", ни реформы и Указы Павла I, ни запрет Александра I в тысяча восемьсот седьмом году не могли повлиять на сложившиеся отношения. Да, прижимали, заковывали в железо и штрафовали, и сразу же после серьёзных мер открывался шлюз контрабанды на границе с Пруссией. Всё внимание переводили туда, а незамерзающий порт вновь продолжал свою нелёгкую работу, переправляя по рекам вглубь России тысячи пудов груза. И если оперировать цифрами, то, как ввозили на двадцать шесть миллионов рублей в девяносто восьмом году, так и продолжали в течение всего десятилетия. С одной поправкой: без уплаты пошлины в казну, сиречь контрабандой. И то, что Джоны стали называться Иванами, ничего не меняло. Да тот же Барсук, спроси я его: How do you deal with your problems?; ответил бы мне с фрейстонским акцентом, как учила бабка, и показал бы руками, как скручивают голову врагу — как делал дед, или наоборот.
Последний день ярмарки я посвятил хозяйственным делам. Семечкин словно почувствовал наличие безразмерного бюджета и, несмотря на сокращенный где-то на четверть предоставленный им список, загрузил семнадцать телег. А если учесть купленный скот, то обоз растянулся метров на двести. И изменить ничего нельзя. Реалии оказались таковы, что ни Абраменки, ни Борисовка не выращивали ни ржи, ни картофеля, отдавая все посевы под коноплю. Сенокосные площади, кроме заливных лугов, так же скудны по той же причине. Никакой диверсификации, всё выкроено для получения максимальной прибыли в узком сегменте, и фактически получалось, что яйца оказывались в одной корзине. И, как показал предыдущий год, корзина может упасть, а посему и брали с максимально возможным запасом. По крайней мере, с одной проблемой разобрался, и пока выдалось немного свободного времени, я вновь посетил оружейную лавку. Ту самую, с рогатиной, и, как и в прошлый раз, вышел оттуда без покупок, зато с перспективой сотрудничества и нужной мне информацией. То, что производство стрелкового оружия было сосредоточено на трёх заводах и частично в арсеналах, я знал и без подсказок старого оружейника. А вот про мастерские, которым давали подряды, точной информации не было. Одни работали десятилетия и имели серьёзную репутацию; некоторые существовали всего пару лет и могли похвастаться лишь незначительными успехами; а прочие брали заказы время от времени, ведя основную деятельность в другой плоскости. Несколько адресов с именами я и получил.
Больше никакие дела меня в Смоленске не держали. Документы получены, взятые с собой ассигнации практически все обменены, а те, что остались, — отданы в рост под пять процентов с выплатой серебром по зафиксированной ставке, при курсе сорок три копейки за бумажку. Кстати, о копейках. Их у меня снова не осталось: за отправленную по почте корреспонденцию попросили по двугривенному за письмо, в три раза больше за бандероль и полпроцента за денежный перевод в мастерскую при Ижевском заводе. Для большинства населения дорого, но на данный момент альтернативы нет. Содержание каждой станции обходится казне в тот самый нужный рубль на гвоздь для подковы, который недополучает армия, а о самоокупаемости речь пока не идёт. Поэтому вся тяжесть расходов возложена на потенциальных потребителей. Как поведал помощник почтмейстера, даже из города писем посылают мало, а всё из-за страшной беды, преследующей государство. Грамотных в губернии — один на пятнадцать человек. Вот эта новость подвигла меня перед самым отъездом разыскать книжный магазин. В Смоленске он был. Филиал московской книжной лавки Ширяева, открытый буквально несколько дней назад, продавал разнообразную, в основном развлекательную, литературу для барышень, изданную, к сожалению, во Франции. Но при всей неактуальности ассортимента имелась возможность сделать нужный мне заказ и даже напечатать всё, что взбредёт в голову, лишь бы был оплачен выставленный счёт. А уж такая вещь, как "Российский букварь для обучения юношества чтению", и вовсе пустячное дело. Он был в наличии в Москве, и ждать-то требовалось всего ничего, какой-то месяц. Конечно, я заказал, впрочем, как и книги по всем известным наукам. Пускать на самотёк задуманное — уже непозволительная роскошь. Часики тикают, а я только в самом начале пути.