Срочно, секретно...
Шрифт:
О том, что старший буфетчик трактира «Зарубежье» Павел Летувет и есть Командор, знали всего лишь несколько человек. Причем только здесь, в доме на Арбате, а больше нигде и никто в целом мире.
Еще одна трагически оборванная судьба мужественного человека. Конечно же, не просто так Командор ушел из жизни. Газетная версия всего лишь опус халтурщика-хроникера, рассчитанный на простофиль. Истинные причины куда сложнее. И в общем они понятны: редко кому удается изо дня в день ходить по лезвию ножа и ни разу не оступиться. Вот и Командор, вероятно, на чем-то споткнулся. И ему накинули на шею петлю...
«Значит, прямых
И он был совершенно прав в своих умозаключениях. Ликвидировав Командора, японцы собственными руками оборвали бы единственную ниточку, которая могла вывести их на Дракона, поскольку радиосвязь с Центром Дракон поддерживал исключительно через Командора.
«Но ведь и Дракон лишился теперь возможности оперативно выходить на связь, — размышлял начальник разведуправления. — Не сомневаюсь, что он прибегнет к услугам связного. Так что раньше ли, позже ли, но мы все равно будем знать, зачем понадобилось японцам закрывать доступ в район Бинфана. Однако...»
Однако донесение разведчика, так же как и заключение врача о болезни, всегда тем ценнее, чем раньше оно получено. Это во-первых. А во-вторых, полагаться лишь на связных — значит искушать судьбу. Для радиограммы граница не преграда, хотя и ее можно перехватить. Но вот когда схватят связного, это куда опаснее для дела.
«Итак, — думал начальник разведуправления, — Дракону никак нельзя без радиста. Но кого же послать на замену Командору в Харбин? Сергея?»
Сергей был резервным радистом, с недавнего времени обосновавшимся в Шанхае. Вообще-то на Сергея имелись особые виды: планировалось, что его рация по мере надобности будет использоваться для радиоконтактов со штабом китайской Красной армии. Но для того чтобы переправить в Харбин радиста из Москвы, потребовалось бы как минимум три недели. А когда за противником нужен глаз да глаз, три недели — срок недопустимо долгий. Так что кандидатура Сергея оказалась в конечном счете единственно приемлемой.
В Шанхае легальным прикрытием служила Сергею работа в китайском филиале одной весьма солидной берлинской фирмы. Директор филиала герр Вальтер — не из идейных побуждений, а по соображениям чисто коммерческого свойства — время от времени оказывал Центру добрые услуги. Когда Сергей, разумеется из Берлина, год назад написал в Шанхай, что он не прочь бы послужить верой и правдой делу процветания германской коммерции на китайской земле, то директор, конечно не без подсказки, любезно ответил, что такое предложение весьма своевременно, так как именно тогда в филиале открылась вакансия — должность разъездного торгового агента, а потому добро пожаловать в Шанхай!..
И вот теперь от директора филиала потребовалась новая и, разумеется, небезвозмездная услуга: устроить Сергея в Харбине на родственном предприятии — в известной фирме «Кунст и Альбертс».
ПРЕЕМНИК КОМАНДОРА
Ноги, натертые грубыми башмаками из яловой кожи, горели. Вот уже третий день бродил Сергей по грязным и пыльным улицам Харбина и в своих хождениях, напоминавших
На улицах было пустынно. На широкой булыжной мостовой, покато спускающейся к реке, лежали тени от бревенчатых, большей частью пятистенных домов с высокими глухими заборами, за которые не проникнешь, пока на лай гремящего цепью дворового пса не выйдет хозяин и не отопрет калитку, откинув крюк и оттянув железный засов. Если на секунду забыться, можно вообразить, что ты не в Харбине, а в Хабаровске, Благовещенске или вообще где-нибудь в самом сердце Сибири.
Не оглядываясь по сторонам, Сергей пересек набережную и со скучающим видом облокотился на низкий парапет. Река, разделяющая город надвое, бесшумно катила свои маслянистые воды. Маленький паровой буксир, жирно дымя и вздымая мутную воду неутомимыми плицами, волок за собой нескладную пузатую баржу. Буксир выбивался из сил, но — хотя и крайне медленно — приближался, преодолевая течение, к Сунгарийскому железнодорожному мосту.
«Колосс на каменных быках», — с уважением подумал Сергей, глядя на монументальную громадину, составленную из переплетений железа, ажурной узорчатостью резко выделяющуюся на фоне неба.
Вдалеке чернели едва приметные контуры сопок.
На сопках маньчжурских Спит много русских — Это герои спят... —зазвучали у него в памяти слова старинного вальса, и почудилось вдруг, будто он слышит голос Марты.
Плачет, плачет мать-старушка, Плачет молодая жена... —тихо-тихо пела Марта и подыгрывала себе на пианино, легко касаясь тонкими пальцами клавиш. Перед глазами мимолетным фрагментом возник на миг профиль жены, нежная кожа виска, белокурый завиток локона... И снова — река и чернеющий над ней мост. Реальность сегодняшнего дня. Унылая, чужая, опасная.
Сергей невольно поежился. Вдруг если и с ним стрясется непоправимое? Марта не скоро узнает, какими судьбами занесло ее мужа летом 1938 года под это подпертое дикими сопками, обманчиво-мирное маньчжурское небо, на берег далекой желтой реки с грязными, размытыми берегами. Марта убеждена, что он работает радистом на полярной станции где-то по соседству с Тикси. Оттуда, из края северных сияний, которых он и в глаза не видел, к Марте, регулярно, раз в две недели, приходят его радиограммы.
Инструкция Центра гласила: выходить на набережную через три четверти часа на десять минут. По нечетным дням — с тринадцати до шестнадцати, по четным — с четырнадцати до семнадцати ноль-ноль. Просто выходить — и точка. Регулярно, изо дня в день, в течение недели.
Число было четное, время приближалось к семнадцати, и десятая минута истекала. Все формальности были скрупулезно соблюдены.
Сергей еще раз окинул беглым взглядом набережную, переместил из одного угла губ в другой сигарету и, легонько подбрасывая на ладони никелированную зажигалку, двинулся в сторону бульвара, который выводил на привокзальную площадь. Вокруг нее раскинулся новый город.