Срочно в номер (сборник)
Шрифт:
– А что его остановит? – спросил Петренко. – Хоть пленка есть, а ее не будет – и все, склеивай ласты.
– Да нет, – было слышно, как дрожит от волнения голос Кислицына. – Ведь передачу пленки тоже можно записать на пленку.
– Что за чушь! – возмутилась Маринка. – Литературщина какая-то хреновая, пост-модернизм, простите, пожалуйста! «Передачу пленки записать на пленку», – передразнила она Кислицына. – А потом что? Еще раз перезаписать? Это называется «у попа была собака»! Не вижу смысла!
– Ну как же, – обиделся Кислицын. – Если вы записываете акт передачи пленки какому-то определеному человеку и проговариваете при этом текст, что отдаете именно ту самую запись, то с точки зрения ментов становитесь правонарушительницей: улику отдаете!
– И что? – не поняла я всей этой сложности. – Ну, запишут, ну и что дальше?
– У Буркина остаются две пленки: одна с доказательством первого преступления, а вторая с доказательством вашего преступления, и тогда он будет спокоен за ваше молчание.
– Детский лепет, – пробормотал Петренко.
– Да уж, извините, – сказала я, – тем более что пленки у меня нет, ее изъяли.
– Как изъяли?! – закричал Кислицын. – Но в статье же было обещано, что вы напечатаете кадры из видеопленки!
– Ну и что? – я поспешила закончить этот бессодержательный разговор. – Кадры есть, а пленки нет. Пленка у начальника ОМОНа.
Кислицын выругался и поднялся со своего ящика.
– Глупо вы поступили, Ольга Юрьевна, – хрипло сказал он, – глупо, неумно и…
Не договорив, он подошел к двери и забарабанил в нее.
Дверь приоткрылась.
– Чего тебе, Профессор? – спросил охранник.
– Надоело мне здесь сидеть, выхожу я отсюда, – резко сказал Кислицын.
– Ну выходи, если надоело.
Кислицын вышел, и дверь снова захлопнулась.
– Это что же такое? – прошептала Маринка, нарушая повисшую в подвале тишину.
Я промолчала, потому что тоже ничего не понимала.
Петренко покашлял.
– Похоже, я в Сашке ошибался, – проговорил он.
– Да и не вы один, – пробормотала я, с трудом справляясь с новым открытием.
– Это что же получается такое? – сказала Маринка. – Он… один из этих?
Петренко промолчал.
– Получается так, – ответила я.
– А зачем он тут сидел? – Маринка даже соскочила со своего ящика. – Нет, а зачем он тут просидел все это время?
– Откуда я знаю! Отстань! – обозлилась я, сама ничего не понимая.
– Я так думаю, что он хотел точно узнать про видеозапись, – предположил Петренко. – Хотел убедиться в ее доступности…
– Ну, убедился, а дальше что? – напряженно спросила Маринка. – Дальше что, я вас спрашиваю?!
Никто не успел ей ответить. По крайней мере, я. Петренко, наверное, и не пытался или не хотел огорчать ее, что, наверное, одно и то же.
С громким скрипом растворилась дверь, и в подвал зашли четверо мужчин.
– Дамочки, на выход! – скомандовал один из них и стволом автомата ткнул в сторону Виктора и Петренко. – А вы сидите и не дергайтесь.
Маринка подошла ко мне и крепко схватила за руку.
– Оля, Оля, – зашептала она, – что же…
– Ну, давай шустрее, что вы там вошкаетесь?! – поторапливали нас, и я с омерзением представила, как лапы этих питекантропов сейчас будут нас выпихивать вперед. Перспектива отнюдь не радужная.
Но делать было нечего, я пошла к выходу; Маринка, спотыкаясь, потащилась за мной.
Мы вышли, дверь закрылась, и шедший впереди браток пробасил:
– Давай за мной!
Конвоируемые четырьмя бандитскими харями, мы выбрались не в белую гостиную, от которой нас повернули, а во двор, постоянно подталкиваемые сзади. Надо понимать, что не из-за необходимости, а исключительно из-за веселого настроения.
– Полегче, пожалуйста, – робко трепыхалась Маринка, но на ее неуверенные протесты никто и внимания не обратил.
Во дворе, освещенном лишь светом, падавшим из окон дома, рядом с синей «БМВ» стояли Буркин и Кислицын. Кислицына я впервые увидела при свете, но узнала сразу. Он выглядел почти так же, как и на своих семейных фотографиях, с такими же мерзючими усиками. Сейчас он пребывал явно в скверном настроении. Буркин же был внешне спокоен и, как ни странно, выглядел все еще добродушным: наверное, это было свойство его лица, пардон, я хотела сказать – хари.
– Вот и наши красавицы, – пропыхтел Буркин. – Валите в машину, девушки!
– Зачем? – спросила я, словно от моего мнения что-то еще могло зависеть.
Маринка тоже рванулась за объяснениями:
– Да уж, хотелось бы знать!
– Будете болтать, засунем в багажник и забудем там! – крикнул Кислицын, передергиваясь, словно от отвращения.
– Багажник уже занят, Саша, – спокойно произнес Буркин и обратился к нашему конвою:
– Посадите их, ребята, а то девушки стесняются.
Нас так же невежливо, как и вели, засунули на заднее сиденье «БМВ», вдобавок пристегнув друг к другу наручниками. Я оказалась справа.
Буркин, пыхтя и кряхтя, уминался на место водителя; более юркий Кислицын сел на правое переднее сиденье и закурил, продолжая дергаться и что-то бормотать задыхающимся шепотом.
– Ох, вот и я, – проговорил Буркин, захлопывая за собой дверь.
– Можно узнать, куда мы едем? – не удержалась Маринка, стараясь придать своему голосу что-то миленькое. Те, кто ее не знают, обычно начинают интересоваться ею, но эти двое оказались невменяемыми.