Срок для адвоката
Шрифт:
На счёт «двадцать два», отсекая два патрона, надо пробить деревянную в рост человека зелёную мишень, появляющуюся на три секунды. Расстояние – триста метров. Пробьёшь с первой очереди – отлично, со второй – хорошо, с третьей – удовлетворительно, не попал – двойка.
И опять Марка вызывают последним. И опять взвод стреляет на тройки, кроме одного, выбившего мишень с первого раза, но не попавшего в неё второй и третьей очередями.
Марк опускается на линию стрельбы. Снимает с предохранителя. Снова упирает рожок автомата в землю – устойчивость лучше, чем на весу, на дрожащих руках. Ловит мушку в прицел. Ничего не видит, и вдруг далеко, из-под земли, поднимается зелёный фанерный силуэт человека.
Нажимает курок, считая: «Двадцать два». Мишень падает: «Есть! С первого раза!»
Подходит офицер. Машет рукой оператору:
– Поднимите ещё раз!
Опять встаёт зелёный силуэт. Ещё очередь. Мишень падает.
– И ещё раз! – командует командир взвода.
Третья очередь – и третья мишень сбита. Три отлично.
– Взвод, построиться! Рядовой Рубин, два шага вперёд! – кричит командир.
Марк не выходит – вылетает, не чувствуя горящих ног, задохнувшись от счастья и гордости.
– Лучше всех в третьем взводе стреляет рядовой Рубин. Марш-броски для него отменяются. На стрельбище он будет ездить на машине, отвечать за оборудование, мишени, бинокли. А вам, троечникам, команда: «Газы!»
Солдаты быстро нырнули в противогазы, что в полуденной жаре равнялось удушению.
– Взвод, по-пластунски вперёд!
И бедные новобранцы поползли в противогазах, считая секунды до команды снять их и снова бежать проклятые шесть километров по песку и лесу, подгоняемые прикладами и матом сержантов.
Стрельба была главнейшим делом – полк охранял военный завод. Ну очень большой важности! Высшая степень секретности! Они даже не предполагали, что там производят.
Правда, по тому, с какой скоростью редели шевелюры у молодых ребят, можно было догадаться: чего-чего, а радиации там хватало. Завод окружали посты на вышках вдоль взрыхлённой контрольно-следовой полосы, за которой колючая проволока.
Постепенно, хоть и трудно, он втягивался в будни учебной роты. Самым тяжёлым оказалась физподготовка. Бегать, прыгать, полоса препятствий, отжимания, упражнения на турнике: подтягивание, подъём силой, подъём переворотом.
А у него (при росте под два метра) вес – семьдесят килограммов. Кожа да кости. Проблема. Конечно, не один такой, но от этого не легче. Зато стрельба и политическая подготовка – главные предметы – только отлично.
Приближался день окончания учёбы, принесения присяги и распределения по подразделениям: музыкальный взвод, взвод связи, хозвзвод и семь рот по сто солдат в каждой.
Марк узнал, что караульная служба в ротах отнюдь не сахар: через день надо выезжать из города на охрану военного завода, а второй, свободный от караула день – занятия на стадионе и в казармах те же, что и в учебке.
Но он ничуть не беспокоился, так как всё это время они с Витей были уверены: раз их брали только для музвзвода, значит, и попадут они в музвзвод.
Двадцатого июня. Присяга – двадцать второго. Неожиданно их обоих вызывает начальник штаба полка подполковник Матросов – громадный, с чапаевскими усами мужик. Умница и полиглот (через год его арестуют за издание на Западе антисоветской книжки).
– В общем, так, ребята. Послезавтра распределение. В музвзводе два места. На одно мы берём вашего земляка Льва Липовича, он на всех инструментах играет, а на второе… Знаю, что вы друзья не разлей вода (откуда узнал?), вот сами и решайте: кому в музвзвод, а кому в роту. Тот, кто пойдёт в музвзвод, пусть сочинит речь и выступит на присяге у Вечного огня.
Коротко и ясно. Ну что ж, сели они с Витей вечером перед отбоем на лавочку, открыли банку сгущённого молока, и началось:
– В музвзвод пойдёшь ты.
– Нет, ты пойдёшь.
– Это к тебе домой пришёл капитан Кошкин.
– Не имеет значения, я тебя сюда притащил.
И так далее. Спорили до тех пор, пока не съели всю сгущёнку и Марку в голову не пришла мысль:
– Вить, а ведь двадцать второго июня у тебя день рождения! Музвзвод – это мой тебе армейский подарок. От подарка не отказываются.
На том и порешили.
Через день на распределении, когда прозвучала фамилия Рубин и Марк строевым шагом подошёл к начальнику штаба, тот, пожав ему руку, произнёс:
– Третья рота. Ничего, Марик, послужишь немного в карауле. А когда освободится место в музвзводе, мы тебя переведём.
«Когда» так и не наступило. Не наступило никогда.
Третья рота
Учебный пункт, где Марк, Витя и Лёва проходили курс молодого бойца, и казармы полка, в котором придётся служить, располагались хоть и недалеко друг от друга, но о порядках, царящих в казармах, новобранцы так ничего и не узнали. Ни плохого, ни хорошего. Информация не доходила.
Поэтому, услышав, что попал в третью роту, Марк не испытал никаких эмоций.
Эмоции хлынули уже в первый день прибытия в казарму, в расположение третьей роты.
Эта рота, как оказалось, была негласным «штрафным батальоном» их полка. Всех пьяниц, хулиганов, самовольщиков ссылали сюда. Во-первых, потому, что её командиром был капитан Борщ, умевший и ладить, и держать в руках эту публику.
А во-вторых, служебная лямка была самой тугой. Людей не хватало, и вместо положенных восьми часов караула на постах и в зимнюю стужу, и в летний зной приходилось стоять и по двенадцать, и по четырнадцать часов. Плюс расстояние между постами было самым большим: на пост и с поста топать и топать.
Марк попал во второй из трёх взводов, где замкомандира взвода старший сержант Иванников был царь и бог.
Уроженец полузабытой липецкой деревеньки, нескладный, маленького роста, сутулый и белобрысый, истерик с хриплым, но зычным голосом. Садист и антисемит до мозга костей. Подарочек ещё тот!
С первой же минуты он невзлюбил Марка. А после того, как буквально через неделю того назначили комсоргом роты, сместив Иванникова, он его просто возненавидел.
В полку, как и во всей Советской Армии, махрово цвела «дедовщина».