Срок для адвоката
Шрифт:
Не по уставу, а по сложившимся традициям все воины делились на категории.
«Салаги» – не солдаты – солдатики, только что призванные на службу. Ничего не знающие, не умеющие и потому совершенно бесправные, выполняющие любые требования «дедов» и сержантов.
Их приказы: «Три минуты – сапоги почистить и доложить; койку заправить и доложить; белый воротничок к гимнастёрке подшить и доложить…» – выполнялись беспрекословно. Полы в казарме и караулках в основном драили «салаги». Сплочённости – ноль.
«Черпаки» – солдаты, прослужившие полгода. Разливали еду по мискам. Не намного больше прав, чем у «салаг», но уже не прислуживали «дедам». Хотя уборку делали тоже.
«Полудеды» – солдаты и сержанты, прослужившие год. К уборке не привлекались. По учебным тревогам на посты среди ночи не бегали. Как и «деды», могли ходить в увольнения в город.
И наконец, «деды», прослужившие полтора года из двух.
Их положение было даже выше, чем у сержантов, замкомандиров взводов, если те прослужили меньше.
«Деды» – дружная команда, сплочённая общими испытаниями во времена, когда сами были «салагами» и «черпаками», а также полутора годами совместной службы, закалившими их физически.
Сплотила неписаная, но незыблемая традиция льгот и привилегий: в карауле, куда привозили еду в бачках, «деды» первыми наполняли свои миски, выбирая лучшие куски мяса. Они же делили сливочное масло и сахар: сначала в палец толщиной себе, остальное – сослуживцам. В результате такой делёжки «салагам» доставалось по несколько ложек жидкого супа, а масло на хлебе чуть блестело пятикопеечной монетой.
«Деды» стояли на постах по шесть часов, а «салаги» за них – по двенадцать. «Деды» в первую очередь ходили в увольнения в город: прогулки, танцы, мороженое, спиртное, девушки.
«Дедовщина» поддерживалась офицерами. «Деды» блюли порядок в казарме и в караулах лучше сержантов. Их больше боялись. Они могли избить и избивали молодых солдат за любые нарушения по службе, неизбежные в первое время по незнанию, непривычке или усталости.
И вот Марк, худющий книгочей, из родной атмосферы музыки и стихов, КВН, концертов и «голубых огоньков», обласканный аплодисментами и теплом друзей и совершенно не готовый к такому жуткому физическому и тем более моральному напряжению, попадает в атмосферу полукриминального «штрафбата» с его волчьими «законами»-традициями.
Взбунтоваться – налетит вся стая, и от здоровья останутся лишь воспоминания. А солдаты его призыва, ещё даже толком не узнавшие друг друга, на помощь не придут. Каждый сам за себя.
Став комсоргом, Марк сразу взялся за комсомольскую работу, которой Иванников никогда не занимался. Впервые стал проводить комсомольские собрания, готовить концерты, читать новости.
Он начал подготовку праздничного вечера в честь Дня Советской Армии вместе с техникумом за пределами части, что позволяло выходить в город, не дожидаясь разрешения идти в увольнение.
Должность комсорга роты дала ему некоторое преимущество. Отношение «дедов» было иным. Обидное «салага» в его адрес не прозвучало ни разу.
Зато сержант Иванников сделал все, чтоб «служба мёдом не казалась» – любимое выражение дедов и сержантов. Понимая, что тронуть комсорга, к которому благоволят «деды», он не смеет, Иванников принялся медленно «уничтожать» его по уставу.
Каждый день он заставлял Марка до изнеможения подтягиваться на турнике, пока тот с него не падал. Ползать по-пластунски в противогазе, даже когда взвод отдыхал, пока и противогаз, и глотка не забивались песком.
Уборка – мытьё полов – в огромной комнате, где спали все тридцать человек их взвода, в основном падала на Марка.
Но дни в казарме были ещё «цветочками» – хоть поспать восемь часов и поесть нормально удавалось. А что такое «ягодки», Марк узнал уже в карауле, куда они ездили через день охранять завод.
Первый день на посту. С полудня и до четырёх часов дня.
На высокой деревянной вышке Марк острым взором бдительного погранца осматривает свой участок.
Сначала внимательно, через час – спокойнее, ещё через час становится просто скучно.
Лето, погода прекрасная, солнышко. Приятный ветерок освежает лицо. За колючей проволокой приветственно помахивает зелёными ветками близлежащий лес. Начинает горланить песни. Громко, во весь голос – кругом-то никого.
Так и пропел до смены караула всё, что знал. И первый раз служба на посту показалась ему совсем не тяжёлой. Правда, проголодался. Время обеда давно прошло.
Приходит в караулку и мухой в столовую вместе с четырьмя сослуживцами, тоже притопавшими с постов. Настроение – слона бы съел не задумываясь.
Получает свою миску жидкого супа. Проглотил. Второе – три ложки картошки. «А мясо?» – «Не выслужил ещё мясо хавать, молодой ещё! – скалится Иванников во весь рот, полный чёрных, гнилых, никогда не знавших щётки зубов. – "Деды" мясо съели. Ещё вопросы?»
Компота тоже не хватило. По-прежнему голодный выпил кружку воды и только лёг на койку, как дикий крик Иванникова:
– Караул, в ружьё! На одиннадцатом посту нападение. Тревожная группа – Рубин и Гульмамедов (ещё один азербайджанец из его призыва). Время – двадцать минут, проверить и доложить! Получить оружие! Бегом марш!
И вот уже они с Керимом с автоматами на плечах трамбуют сапогами тропу не хуже орловских рысаков, ведь за двадцать минут добежать до одиннадцатого поста совсем не легко, а за опоздание – наряд. Примчались. Гимнастёрки – хоть выжимай. Хватают трубку телефона:
– Товарищ старший сержант, докладывает рядовой Рубин, на одиннадцатом посту происшествий не обнаружено.
– Ладно. Через двадцать минут чтоб были в караулке.
И снова мчатся, хватая ртами остывающий от дневной жары воздух и мысленно проклиная Иванникова за «плотный» обед и послеобеденный «отдых».