Срыв
Шрифт:
И знакомство родителей, так или иначе узаконившее их положение жениха и невесты, не изменило характер встреч. Встречаться для секса, кроме предбанника, было негде: у Вали в трех комнатах без дверей жило четверо человек – кроме нее самой еще мать с отцом и бабка лет восьмидесяти. На лето старшие Валины сестры привозили своих дочерей и часто наезжали сами; Валя в это время спала на веранде. А вести ее к себе Артем даже не предлагал. Конечно, мечтал оборудовать летнюю кухню под жилище, сделать своей комнатой, но понимал, что это лишь мечта: сам он не умел ремонтировать, строить и перестраивать,
Как-то, после одной из торопливых, опасливых близостей, когда сидели рядом на лавке, Артем спросил… Это было дней пять спустя после визита его родителей к Тяповым…
– Валь, а у тебя много было парней?
Он почему-то был уверен, что ее не обидит этот вопрос, а не задать его уже не мог – давили ухмылки пацанов, горестные намеки бабки Татьяны.
– Да, много, – спокойный голос. – А что, тебе уже наговорили?
– Ну… Почти… И, знаешь… – Артем запнулся, подбирая слова, – хочется знать… Свадьба скоро, и… Будет у тебя с кем-то потом? Или как?.. У меня вот до тебя никого не было… Так, случайности всякие. Да и то…
– Можешь считать, что у меня тоже случайности, – оборвала его Валя. – Случайности. В городе их могут не замечать, а здесь всё сразу… Во все стороны растекается. Скучно людям, вот и пережевывают чужое. – Она взяла со стиральной машинки какую-то тряпку, вытерла промежность; Артем поморщился, отвел глаза. – А как без этого?.. Я люблю секс, хочу семью, ребенка. И случайности эти… Нет, – ее голос стал жестче, – это не случайности, я соврала. Со всеми, с кем была, собиралась на всю жизнь. Но… Короче, или бросали, или садились, или убивали их. У нас тут много убивают. Летом особенно. Двух парней у меня зарезали… Уезжают многие. Девчонки тоже уезжают, замуж некоторые выходят. И тут выходят, даже, бывает, удачно. А у меня вот не получалось никак. И не уехала никуда, пробовала… Сестры устроились в городе, а мне помочь… Ну, у них мужья, дети, квартиры тесные… А-а… – Валя бросила тряпку обратно, улыбнулась Артему. – Что, одеваться будем, или еще?..
С какой-то брезгливой страстью, молча Артем полез на нее. Невеста легла спиной на узкую лавку, задрала ноги.
Глава девятая
После Пасхи, недели за полторы до свадьбы, Николай Михайлович пересилил себя – загасил в душе обиду и злобу на сына. Что ж, ничего нельзя теперь изменить; не заставлять же не жениться. Взрослый все-таки человек. Но где жить, на что жить?.. И Николай Михайлович решил поторопиться с домом.
Денег было в обрез, поэтому решили продать гараж. Узнали цены и немного приуныли – средняя стоимость не превышала тридцати тысяч.
В городе как раз начали строить два больших подземных бокса, естественно, с отоплением; землю для кооперативов выделяли легче, чем раньше, да к тому же доступными стали металлические ракушки – их ставили те, кто ездил лишь в теплое время года, женщины в основном.
– Что, продаем? – вернувшись из очередной поездки в город, спросил Елтышев жену и сына. – Двадцать семь тысяч дают и оформление документов берут на себя.
– Ох-хо-ох, – вздохнула жена, – а что делать? Не сюда же его перетаскивать… А так – закажем бруса, цемент купим.
– Ладно-ладно. – Николай Михайлович устал уже от планов, и слова «цемент», «брус», «кирпич» даже во сне слышались. – Значит, продаем. Я предварительно договорился.
– Продать-то дело нехитрое, – заскрипела тетка, – а вот купить…
– Теть Тань, можно мы сами!..
– Погоди, – в свою очередь перебил жену Николай Михайлович, обратился к старухе: – Ну а вы что предлагаете? А? – И прищурился, точно всерьез ожидал от нее мудрого совета, да и, кажется, в глубине души действительно ожидал.
Но тетка только отмахнулась медленно иссохшей узловатой рукой, уставилась в окно, за которым в запущенном палисаднике торчали прошлогодние стволья крапивы.
– А ты что скажешь? – обратился Елтышев к сыну.
– Я?.. Ну не знаю.
– А что ты знаешь вообще?! Хм… Ладно. Значит, продаем и начинаем строиться. Так?
Жена и Артем закивали.
Стараясь не замечать осуждающе-скорбные взгляды старухи, выходившей посидеть на лавочке возле сенок, Николай Михайлович ломал крайнюю слева стайку, где когда-то, очень давно, судя по всему, жили свиньи…
Стайка была засыпной, и как только Елтышев отдирал доски, изнутри стены вываливались иссохшие, спрессованные куски опилок, глины, истлевшие перья, солома и, упав на землю, рассыпались, превращаясь в душащую пыль. «Из всякого мусора строили», – морщился Николай Михайлович, и в голове невольно возникала большая крестовая изба из желтого бруса с горящей на солнце жестяной крышей… Шифером крыть не будет, сейчас железо хорошее есть; можно под черепицу.
Сын помогал, но – как всё, что он делал в жизни, – вяловато, нескладно. Натыкался на гвозди, занозил пальцы, шикал, укал… Не так раскладывал доски.
– Да эта еще пригодится, куда ты ее в трухлявые ложишь?! – сердился Николай Михайлович. – И гвозди вытаскивай или загибай хотя бы.
Правда, работа увлекала, и на душе Елтышева светлело, появился даже азарт, какой он, редко физически работавший, давно не испытывал.
Но разборка стайки двигалась медленно, и через несколько дней азарт сменился чуть ли не отчаянием – вот расчистят место для дома (еще предстоит снести дровяник и угольник, точнее, на другое место перенести), а дальше нужно копать яму для подпола, заливать фундамент… Да, похоже, даже если материалы все будут в достатке, за одно лето не поставить дом… Людей приглашать? А кого? Юрку разве… Нет, людей-то можно найти, только чем расплачиваться? Но если будут деньги, то всё же кто поможет?
Николай Михайлович стал перебирать в уме деревенских мужиков. За полгода он успел ко многим присмотреться и поделил их на две части. Большая – существующие кое-как, в убогих избенках, вечно полупьяные, проводящие дни или на скамейках возле калиток, будто немощное старичьё, или, с приходом тепла, на берегу пруда, над которым зависли жутковатые остатки сгоревшего заводика… Меньшая часть жила в крепких, на многие поколения, избах; усадьбы таких мужиков огорожены высокими глухими заборами, во дворах – молчаливые, но страшно злые собаки: не лают попусту, а сразу рвут, если кто сунется…