Срыв
Шрифт:
– На какое число регистрация? – спросил Николай Михайлович.
Артем покосился на Валю, опасаясь отвечать сам.
– Двенадцатого мая, – сказала она.
– А ум-то есть в мае жениться?! – Валентина Викторовна всплеснула руками.
Будущая сватья встрепенулась:
– А что такое?
– В мае жениться – всю жизнь маяться.
– Да уж ладно вам…
– Что ладно? Не терпится замуж выдать?.. – взвилась Валентина Викторовна. – Надо еще экспертизу сделать, от кого что там…
Чудом каким-то не дошло до ссоры.
Артем плелся за матерью
Одному… Нет, одному теперь не получится. Попал. Сам хотел этого, хотя и боялся, и вот – попал.
Он подробно запомнил те первые встречи с Валей, тот первый танец… При свете елочных гирлянд, заменяющих цветомузыку, она казалась очень симпатичной и молодой. Артем пригласил ее потанцевать, она коротко удивилась, и в этом удивлении уже было и согласие, и готовность к большему… Тогда Артема это обрадовало. И потом, когда обнимались, целовались на холоде в каком-то переулке, он был счастлив.
Валентина жила на краю деревни, в одном из двухквартирных домов, стоявших неподалеку от развалин сгоревшего несколько лет назад пошивочного завода. Довольно далеко от центра, где жили Елтышевы. Но после тех танцев и поцелуев Артем почти каждый день бывал у дома Вали, бродил перед окнами. Зябко ежился, сжимал-разжимал заледеневшие пальцы ног. Вызывать Валю не решался, но иногда она замечала его и выходила. Стояли возле изломанных штакетин палисадника, натужно разговаривали, привыкая друг к другу, и Артему уже не было холодно. Наоборот, обдавало жаром.
Встречались и в клубе. (Больше в деревне пойти было некуда.) Валя при людях вела себя с Артемом почти как со своим ухажером – брала под руку, смотрела с теплой улыбкой, всегда готова была с ним танцевать. Парни – Болт, Вица, Глебыч – подмигивали Артему, кривили в двусмысленной улыбке губы.
Как-то, когда оказались на крыльце без Вали, Глебыч спросил:
– Ну как, подходящу телочку подогнали?
Артем уже успел привыкнуть к Вале, может, уже любил ее. Поэтому такие слова покоробили.
– В каком это смысле?
– Ну, дала уже, нет? – И, заметив, как исказилось лицо Артема, Глебыч сменил тон: – Да не, она девчонка нормальная. Слабая только на, эт самое… Ладно, Тяма, давай накатим.
Полился в измятые пластиковые стаканчики спирт, парни заговорили о том, что делать после танцев: «Можно кастрик на пруду запалить, посидеть». – «Давайте, картошки только надо». – «Да, картофана напе-ечь!» И Артем слегка успокоился… Постоял рядом с ними, выпил немного и незаметно вернулся в клуб.
Наблюдал в полутьме за Валей. Она сидела на лавке, разговаривала с девушками; ее что-то спросили, она усмехнулась и мотнула головой, золотистые завитые локоны качнулись, подумала, стала отвечать,
Звучала красивая мелодия, хрипловатый женский голос пел по-английски. Никто не танцевал – в деревне не очень-то любят медляки, и вообще парни с девушками на танцах почти не общаются, вроде бы даже не замечают друг друга. Зато потом, когда клуб закрывается, разбиваются на пары и куда-то расходятся.
Так произошло и в эту субботу, и Артем с Валей тоже пошли вместе. В сторону ее дома. Было прохладно, громко хрустел под ногами оплавленный солнцем, а теперь заледеневший снег; взлаивали за воротами собаки и тут же, убедившись, что люди идут мимо, замолкали.
– Валь, – не выдержав, остановил ее Артем, повернул лицом к себе, – я хочу с тобой быть… Хочу тебя.
Она серьезно улыбнулась.
– Подожди немного.
– Что подождать?
– Пойдем.
Артем хотел было опять остановить ее, обнять, начать целовать, но обещание сулило большее. И он пошел за Валей.
У калитки она сказала:
– Побудь здесь, я узнаю…
«Что узнаешь?» – собрался раздраженно спросить Артем. Не стал, послушно прислонился к штакетнику, смотрел на черные пятна домишек за белым пятном пруда, на редкие желтые и синеватые квадраты окон. Было тихо и мертво, и, казалось, на всей земле сейчас так – холодно, тихо, безлюдно. Тоскливо… Если бы не надежда на возможную скорую близость с девушкой, Артем опустился бы на корточки и заскулил. А потом завалился на бок, закрыл бы глаза и медленно, представляя во сне лето, городской какой-нибудь скверик, замерз.
Тонко пропела дверь в глубине двора, потом захрустел обледенелый снег и послышался шепот Вали:
– Ну-ка пошел в будку! Давай-давай быстро! Ну-ка, Трезор… – И, так же шепотом: – Артем, заходи.
Он вошел, стараясь рассмотреть, где Валя, где будка с собакой…
– Иди к бане, – шепот-приказ. – Прямо вон дверь.
Захрустел по двору. За спиной – шаги Вали, звяк цепи и собачье ворчанье.
– Тихо, сказала!..
В предбаннике было тепло, пахло шампунем, ошпаренными березовыми листьями, мокрым деревом… Артем почувствовал резкое, как удар, возбуждение. Даже стоять стало тяжело; он нащупал в темноте лавку и присел…
Заскочила Валя, набросила крючок на петлю.
– Свет не будем включать, – сказала тихо, словно ее могли услышать в доме. – Тут свечка где-то… сейчас… Раздевайся пока…
С тех пор этот предбанник стал единственным местом, где случалась их близость. Чаще всего в нем было холодно (баню топили раз в неделю), поэтому одежду не снимали. Артем приспускал джинсы, а Валя задирала к груди юбку… Но и тогда, когда в предбаннике бывало тепло и как-то даже уютно, увидеть девушку обнаженной Артему не удавалось – она не зажигала электричество, всё происходило при желтоватом пёрышке короткой свечи.