Срыв
Шрифт:
Жена тряхнула муженька-баяниста:
– Хватит молоть опять! Как дам ведь…
Николай Михайлович налил водки в первые попавшиеся рюмки. Пригласил как мог бодрее:
– Давай, Георгий Степанович, за всё хорошее! Чтоб у детей сложилось…
– Во-во! Эт правильно. Очень правильно! – И, забыв чокнуться, Тяпов бросил содержимое рюмки в рот.
Как обычно, пьянел Елтышев медленно. А сегодня и не пьянел вроде бы, а тяжелел душевно. С каждой рюмкой застолье становилось всё неприятнее, гости – какими-то случайными, ненужными.
– Благодать-то какая! Это хороший знак: боженька свадьбу нашу солнышком благословляет!
– Да-да! Погода – прелесть, что и говорить!..
Николай Михайлович нащупал в кармане пиджака сигареты. Отошел к калитке. В закрытой широкой доской будке заворчала собака. «Собаку надо бы завести, – тут же кольнула мысль, – машина без призора ночами. Дождемся однажды…»
За столам опять стали скандировать:
– Горь-ко! Горь-ко!
Артем с Валентиной устало приподнялись, не обнимаясь, поцеловались кончиками губ. Гости захлопали, зазвенели бокалами и рюмками… «И где им, хм, первую брачную проводить?..»
– Николай Михайлович, – оказался рядом муж Хариной, высокий, сухой, совсем не похожий на деревенского мужчина, которому очень пошли бы очки. («Да он ведь из города», – вспомнил Елтышев.) – Сигареткой не угостите?
Елтышев дал сигарету.
– И зажигалочку…
«Ни говна, ни ложки», – вспомнилось выражение, которое часто слышал от сержантов на дежурстве.
– Как там с пилой? – спросил.
– Да вот никак контейнер дойти не может! – с готовностью возмутился Харин. – Каждый день звоним, ругаемся. Не дай бог потеряли.
– Я уже подпол копать собрался. Молодых же селить где-то надо… Дом строю.
– Да-да, правильно. А вы руками, что ли, копать будете? Я могу с трактористом договориться. В Захолмове у меня приятель на «Беларусе» с ковшом работает. А? Полчаса работы.
– И сколько это будет стоить?
Харин как-то нервно дернул плечами:
– Так сказать не могу. Договоримся… В пару сотен, думаю, уложимся.
Глава десятая
После свадьбы что-то важное сломалось в семейной жизни. Надламывалось и раньше, постепенно: сначала посадили младшего сына, потом завели уголовное дело и уволили мужа, потом квартиру отобрали, а теперь – теперь вот и Артем, так долго державшийся за родителей, слишком долго, как казалось, всё продолжавший быть беспомощным ребенком, вдруг взял и ушел. Откололся. И в самый нежелательный для этого момент.
Поселился с женой у Тяповых во времянке. Зимовать там было холодно, но с мая по октябрь жить вполне возможно. Тем более нашелся обогреватель – старенький, тарахтящий «Вихрь», выдувающий из зарешеченного отверстия струйку горячего воздуха.
У родителей Артем после свадьбы появлялся редко, да и то, кажется, лишь затем, чтобы взять денег…
Восемнадцатого мая приехал трактор и распахал огород. Отдали пятьдесят рублей и бутылку «Земской» водки… Земля оказалась песчаной, истощенной. Тетка сажала картошку из года в год, удобрять почву у нее сил не было – что-то собиралось по осени, и ладно.
Пришлось ехать к пустующим коровникам, набивать мешки перегноем. (Хороший нашли – целые кучи черного, жирного, даже не заросшего сорняками.) Хотели во время посадки бросать в лунку понемногу – какая-никакая, а подпитка.
Проходивший мимо мужичок остановился, спросил сердито:
– На огород, что ль, берете?
Николай выпрямился над мешком. Приготовился к перепалке:
– А что, нельзя?
– Да можно. Только соленый он – хуже сделаете. – И объяснил, где есть нормальный перегной и навоз.
Опростали мешки, поехали туда, куда указал мужичок.
– Есть еще хорошие люди, – шептала Валентина Викторовна, – спасибо ему…
На следующий день сажали картошку. Пришел и Артем, копал лунки, в которые Валентина Викторовна бросала морщинистые, с бороденкой ростков клубёшки… Николай копал лунки в другой части поля, сам бросал картошку, присыпал землей. Иногда обращал внимание на работу сына и сердился:
– Ну у тебя глаза есть или как? Чего кривишь-то так? И на равном расстоянии лунки делай, не части…
Тетка сидела во дворе, перебирала вынутую из подпола картошку, отыскивая более-менее крупную на еду. До августа нужно будет питаться ею.
Закончив с картошкой, сделав жене парничок под огурцы и несколько гряд, Елтышев вернулся к строительству дома.
Доочистил квадрат десять на десять метров, наметил место для подпола – срыл землю штыка на три. Оказалась она вполне пригодной для посадок, и Николай Михайлович отнес ее в огород. Дальше пошел песок.
Копать было легко, но соблазнял обещанный трактор с ковшом: действительно, трактору здесь на полчаса работы…
Сходил к Харину, напомнил.
– Да, я узнавал, – закивал тот. – Он обещал в субботу. Аванс требует… на солярку.
– Сколько?
Харин оглянулся на стоящую сзади жену.
– М-м… Сотню.
– Не слабо солярка у вас стоит, – усмехнулся Елтышев, но делать было нечего, отдал деньги. – Жду.
– Да-да. В субботу.
– И с бревнами еще… Будут, нет?
Харин вроде бы слегка обиделся:
– Будут, конечно! Я помню, работаю в этом направлении…
В ожидании субботы Николай Михайлович съездил в город, купил на рынке пять мешков цемента по восемьдесят семь рублей. Гвоздей, подборную лопату, ножовку, электродрель, продуктов, сахара для варенья.
…В субботу трактор не появился. Уже по темноте, злой и уставший от впустую потраченного дня, Елтышев снова пошел к Хариным.
Калитку открыла Елена. Как всегда, радушно заулыбалась.
– Что-то случилось, Николай Михайлович?
– Муж дома?
– Нет, уехал.
– Куда уехал?
Елена спрятала улыбку:
– Какая вам разница?
– Мне – большая. – Елтышева стало поколачивать. – Он мне трактор пригнать обещал сегодня. При тебе обещал.
– А, да, да, кажется…