СССР 2061 - Сборник лучших работ
Шрифт:
Утром я сам поехал в аэропорт. Иду в посадочное отделение, и думаю, радостно и тревожно, что осталось триста шестьдесят четыре дня. И тут она говорит:
— Тебя и не узнать.
И ведь слышал же я торопливые шаги сзади! Не обратил внимания.
— Как ты меня нашла? — спросил, а сам думаю, что, наверное, она случайно тут оказалась.
— Связалась с социальщиками, — говорит, — тебя оказалось легко найти.
И улыбается. Эх, все про меня все знают. Наверное, один я такой влюбленный баран во всем многомиллионном городе.
— Как тебя зовут-то? — спрашиваю. Теперь как бы и не страшно, мы уже как бы и повязаны.
— Светлана, — говорит.
Точно. Я разные имена ей примеривал, а это, почему-то — нет.
— Я что сказать-то хотела, — говорит, — через год меня здесь не будет, я на практике буду, на Луне. Если все пойдет нормально.
— Ну, значит, встретимся на Луне, — говорю я, а сам удивляюсь своей наглости. Кто меня на Луну пустит?
Потом я ушел, а она, в свой черед, проводила меня взглядом.
В самолете толстый дядька рассказывал, что то, что раньше называлось самолетом, самолетом не являлось, потому как летало не само, а управляли им пилоты, а пароходы вот, действительно, использовали пар, но у них принцип движения был совсем не такой, как у современных межпланетных пароходов. Потом я уснул, и мне снились сны.
Меня никто не встречал. В здании управления мне сказали, что Степан Степаныч сейчас на берегу, как и всегда в это время в воскресенье. И указали направление. Я нашел его по шею в ледяной воде. То есть, там несколько голов торчало, и, видимо, одна из них была его. Меня всего трясло от этого вида, хотя я был тепло одет.
— Здрасьте, — закричал я, — Степан Степаныч тут?
— Тут! — закричала одна из голов: — Залазь!
Я помотал головой. Из палатки высунулась мокрая голова, с плечом и рукой, которой она призывно махала:
— Заходи!
Я зашел. Вдоль стен висела одежда, под ней стояла обувь, а из нее торчали шерстяные носки. За мной ввалилось сразу несколько человек в трусах.
— Здорово! — сказал Степан Степаныч, и протянул мне руку, от которой валил пар. Она было очень холодной.
— Раздевайся, — говорит.
— Да, как-то… страшно, — сказал я. — Я ни разу…
— Марина сказала, что ты настоящий мужик, — говорит. — В разведку с тобой можно, без вопросов.
Пришлось раздеться. Руки меня не слушались, но, в принципе, разоблачиться мне удалось. Я вышел босиком на лед, а сердце у меня так билось, что я боялся упасть в обморок. Я машинально стал спускаться по лесенке в прорубь, а вода была даже не холодной, а как-то своеобразно обжигала. Я вцепился в лестницу и окунулся с головой.
— Три раза надо, — сказал кто-то.
Три, так три, я и пять теперь могу. Но окунулся еще два раза и, не помню как, вылез из проруби. В палатке я завернулся в полотенце и мне протянули кружку с темным горячим чаем.
И печенье.
— С днем рождения, — сказал Степан Степаныч, и еще раз пожал мне руку.
— У меня не сегодня, — сказал я, стуча зубами, — у меня летом.
— Не, — говорит, — ты не понял. Сегодня — от воды и духа.
И я понял. Про воду. И про дух, но это уже гораздо позже.
Проба Генри
Александр Погодаев
У
И начнется Шоу! Как всегда… и каждый раз по-своему. И отыграю я, как обычно, с полной выкладкой. На пределе. Мне иначе нельзя. Жаль, в этот раз все помощники остались на Земле, больно уж билеты дороги, но местные спецы тоже неплохи, справляются. Разве что шлифовальщикам работы больше, так ведь… им за то и платят.
Спутники увидят всё, в деталях и подробностях, записи уйдут на Землю, осядут в компьютерах Студии… ненадолго. Там их разобьют на байты, проверят каждый пиксель — и, как мозаику, соберут заново. Добавят резкость, улучшат звук, цвет, поработают с запахом, выбросят лишнее. Добавят комментарии экспертов, перевод на основные языки (опционально — любое наречие планеты, лишь бы словарь существовал), субтитры, рекламу. И появится очередная серия, вызовет привычно бурю — восторг и злоба, недоумение, попытки отыскать тайные мотивы, иски «за аморальность»… и, может быть, письма, благодарственные письма от людей, оставшихся в живых.
Шоу — всегда настоящее. Не игровой фильм, не компьютерная реконструкция. Я действительно рискую жизнью. Раз за разом… и выигрываю. Почти как те безбашенные парни, что прыгают с небоскребов, раскрывая парашют у самой земли. Почти… именно «почти». Они уникальны, я — нет. То, что делаю я — может каждый. Может лучше, чем я. Доказано.
Иван кивает. Хороший журналист, я помню его репортажи. Молчаливый, удивительно ненавязчивый человек — так и хочется рассказать ему всё. Наверное, он шпион. Русские на этом помешаны, я читал. Слежка у них — что-то вроде спорта, и ладно бы за преступниками… Дикость какая-то — чем больше уважают человека, тем сильней за ним надзор. Каждый шаг в Сеть транслируют, смотри кто хочет, разве что из ванной репортажи не ведутся. Так и называется — «народный контроль». Никакого уважения к человеческому достоинству. Иван объяснял, что это цена такая, за власть. Сперва выбирают, потом всей страной следят, чтоб не skurvilis'… ну и где тут логика?
Даже странно, вроде на одном языке говорим, все слова понятны, а ощущение — будто с инопланетянином беседа. Как эта страна вообще не развалилась? Ведь от них люди бегут каждый день, в год — десятки тысяч, самые лучшие, предприимчивые, готовые конкурировать, любой ценой выгрызать свой кусок у жизни. Покупают билеты, и едут в Свободный Мир, куда угодно, лишь бы вырваться от тирании. А эти … даже не пытаются их удержать. Не понимаю.
Сидим, проверяем снаряжение. Беседуем. «Почему не «Добрыня», не «Зевс»?». Хороший вопрос, да. Ответ простой, но не грех и повторить: я никогда не использую уникальное оборудование. Если в Шоу требуется нож, то это будет не эксклюзивный клинок из легированного титана, а стандартная штамповка, взятая в ближайшем супермаркете. Если спасательный набор, то не «любезно предоставленный фирмой», а анонимно купленный в Сети. Только так, и никак иначе. Я не ставлю рекорды, я просто объясняю людям, что могут они немножко больше, чем привыкли считать. Потому и «Пескарь» — он тут самый массовый скафандр…