СССР-2061. Том 5[сборник рассказов ; СИ]
Шрифт:
Я одел шлем и прошёл к атмосферному шлюзу. Выходить из флаера мне не хотелось. Каждый, когда знакомится с новыми людьми, чувствует некоторое одиночество среди давно знакомых друг с другом. Я знал, что некоторое время между мной и другими учеными воцарится прохлада. Такова неизбежность. А единственный знакомый мне человек – ещё почти ребёнок – улетала в пустынную даль марсианской ночи.
— Евгений, — уже на выходе позвала меня Анастасия, — Не беспокойтесь из-за людей. Здесь слишком холодно для того, чтобы ещё мог существовать холод между нами.
Я не успел ничего ответить: двери воздушного шлюза закрылись, и флаер взвился в темноту,
Когда Вы приходите на новое место, узнаете новых людей и осваиваете практическую профессию, время для вас словно замирает. Оно растягивается как резина, и дни могут казаться месяцами. Но со временем – вы привыкаете. Тогда время начинает ускорять свой бег, словно спеша наверстать упущенное ранее – день сменяется днем, а вы уже не способны определить разницы между вчера и завтра.
Где бы я ни работал, со мной так происходило всегда. Но здесь, на Марсе, время не собиралось ускоряться, словно хитрый Хронос был пойман колонистами и на веке закован в ледяные кандалы. Дело даже не в том новом, открывавшемся мне. Просто сама жизнь наполнялась каким-то ранее неведомым чудесным смыслом. Здесь я повстречал и других потомков колонистов, родившихся на Марсе и никогда не видевших цветущих лугов Земли. Каждого из них отличало какое-то непостижимое желание вырваться из тесноты, оказаться в самом центре открытого пространства. Всё чаще они отказывались носить защитные костюмы и ходили в легкой одежде везде, где радиация, температура и давление позволяли это делать. Поначалу я думал, что никогда не пойму детей Марса до конца. Но чем больше времени проходило, тем глубже я понимал их тоску и жажду по созданию цветущих садов и золотых лесов на бесплодных марсианских равнинах.
Возвращаясь после работы в сад под куполом на Арес-8, я часами смотрел фильмы об этапах будущей эволюции атмосферы и биосферы Марса. Я наблюдал как за какие-то десятки минут из пустынь образовывались океаны, как мхи и лишайники оплетали своими корнями голые скалы, дробя породу, создавая почву для растений. Им на смену приходили морозоустойчивые сосны и ели, опыляемые ветром. Кратеры заполнялись дождевой водой, становясь озёрами, с гор срывались водопады. Люди купались в них без защитных костюмов, небо постепенно окрашивалось в голубые тона. На орбите Марса вырастали защитные экраны, оберегающие жизнь от солнечной радиации. Фильмы повествовали о длительном времени периодом в сотни лет, так далеко, как тянулась фантазия человека. Фантазия творца, ежечасно памятующего ради чего он трудится. Это ни сколько не напоминало социальную пропаганду, казалось, будущее даже ближе, чем это мимолетное и такое призрачное настоящее с голыми пустынями и морями, лишёнными воды.
Время шло, а я все чаще ловил себя на мысли, что думаю об Анастасии. Вопреки данному обещанию, она не прилетела меня навестить. Делать информационные запросы и навязываться ей мне не хотелось, а никто из моих коллег её лично не знал. Население Марса месяц от месяца росло, все чаще прилетали не только ученые, но и обычные люди в поисках нового дома. Ещё полгода назад я не верил, что можно променять теплые моря и удобную жизнь на безжизненные равнины. Лишь здесь во мне родилось трудно объяснимое чувство радости, что я сам прикладывал руку к созданию нового мира. Мира, который мы строим вместе.
На восьмой месяц пребывания на красной планете мне предложили участвовать в разработке штрека недалеко от американской базы. Города Марса давно стали международными, но некоторые из специализированных исследовательских центров все ещё носили на себе бремя флагов, которые здесь уже ничего не значили. Политические центры переставали играть роль в этом мире.
Когда наш флаер заходил на посадку, я обратил внимание на странную статую, выбитую пневматическим долотом из марсианского базальта. Скульптура изображала бегущую девушку, сжимающую в руках боеголовку. За спиной каменного изваяния, укрывшись руками, сидели дети. Несколько женщин прижимали их к своей груди, словно стараясь защитить от опасности.
Я вопросительно посмотрел на пилота, но тот только пожал плечами. Несчастные случаи на Марсе не были редкостью, каждый день приходили сообщения о несчастных случаях, ранениях и жертвах. Но этот памятник не был поставлен в память о погибших. Он прославлял героизм.
Мы вышли из флаера и я махнул рукой, показывая, что скоро догоню своих коллег. Дождавшись, когда они скроются за воротами шлюза, я осторожно подошёл к памятнику и внимательно осмотрел. На красном постаменте матовым серебром сияли выгравированные строки стихотворения на русском и английском языках.
Всего восемь строк, читая которые, я упал на колени не в силах сдержать скорби.
Согрею вас, деревья, травы, Я напою вас хрусталем, Защитником-хранителем вам стану, И потеку по небесам ручьем… Тебе, о человек, я завещаю, Ты охрани тот маленький побег, Что из камней пробьётся храбро И дубом станет через век!Я снял с головы шлем, и коварный холод объял тело. Мои слезы падали в песок, превращаясь в ледяные звезды, а сильные порывы ветра жестоко трепали волосы. Глаза щипали и слезились, я задерживал дыхание, слушая как громко, словно колокол, бьётся страдающее сердце. Отойди в сторону от этого места – я был бы уже мёртв. Но здесь, я знал, у меня есть несколько десятков секунд, чтобы отдать последнюю дань прекрасной дочери Марса.
Одев шлем и встав на ноги, я обвел взглядом долину, на которую смотрела и к которой бежала Анастасия, выбитая из камня. Ту долину, по песку которой когда-нибудь потекут реки, и на которой, устремляясь вверх, вырастут деревья. Быть может, этот памятник сохранится до тех пор. И тогда она сможет отдохнуть под тенями вековых сосен и почувствовать прохладный вечерний бриз, дующий с моря – как она и мечтала…
Хвальский Андрей
095: Летняя практика
Пневмодорожный состав бесшумно катил по привычным родным просторам. В купе ехали двое: молодой человек, по виду студент, и мужчина средних лет.
Молодой трещал без умолку, его спутник произносил свои фразы веско, со знанием дела, тоном наставника.
— Василий Иваныч, я так рад, так рад наконец-то откусить настоящую ленинградскую булочку! А этот краснодарский чай просто сводит меня с ума! Надо еще заказать по пневмопочте «жигулевского» и воблы из вагона-ресторана. Через пару минут холодная запотевшая бутылка с характерным легким свистом оказалась на столе, за ней приземлилась золотистая вобла.