СССР: Дневник пацана с окраины
Шрифт:
– И его посадили? – спросил Литвиненко.
– Нет, а за что? Он же ничего не нарушал, все делал по правилам. А у соперника оказалось слабое сердце… Вообще, бокс – да и любой, в общем, спорт – всегда поможет в жизни. Я не говорю про всякие простые вещи, типа драки там, за девушку вступиться… – Тренер посмотрел на нас. – Это все само собой. Я сейчас про другое говорю. Например, мне в армии намного было проще. Я закончил наш пединститут, исторический факультет. Кафедры военной не было, и меня потом забрали в армию, уже после диплома. И прямо в «печи», под Борисов. Слышали вы, что такое «печи»? Это – самое херовое для службы место. Да и вообще… Режим, само собой, все прочее. В шесть часов – подъем. А я учился во вторую смену все пять лет, у меня подъем был в десять. Так что можете себе представить…
– А почему в спортроту не попали? – спросил Костин, невысокий плотный пацан со второго микрорайона.
– А я и не знал, как в них попадают… – Тренер взял стакан, отпил сока. – Но я в конце концов устроился не хуже. Еще когда в «учебке» был, узнали, что боксер. Мне сразу командир сказал: давай вперед, готовься, тренируйся. Ну, я тренировался, выиграл первенство полка, потом и первенство дивизии. На округе – второе: тоже ничего. И все, потом до самого дембеля не только автомат в руках не держал, но и на строевую не ходил. Только тренировки, соревнования… Домой отпускали часто. Командир только заказы дает: купи мне это в Могилеве, купи мне то. А я и не стараюсь искать – куплю в ГУМе какого-нибудь говна…
– А слышали про эту малую, которая в Америку ездила? – спросил Костин. – Ну, которая типа письмо Рейгану написала… Одна из Америки сюда приезжала, а теперь эта ездила туда…
– Катя Лычева? – спросил я.
– Какая мне разница – Лычева она там или Горбачева, но в Америку я бы тоже поехал…
– В Америку, наверно, никто б не отказался, – сказал тренер. – Америка есть Америка…
До тренировки оставалось полчаса. Зал был еще закрыт, раздевалки тоже.
– Пошли полазим по институту, – предложил Кузьменок.
Мы поднялись на второй этаж, зашли в первую дверь, оказались на балконе над спортзалом. Спортзал был больше раза в два, чем тот, в котором были тренировки. Под баскетбольными кольцами стояли настоящие гандбольные ворота с сетками.
По спортзалу бегали студентки – у них шла физкультура.
– Прикинь, здесь, наверно, физкультура по отдельности у баб и пацанов, – сказал Кузьменок.
– Да, я знаю. Мне Наташка говорила. У них тоже по отдельности…
Физкультуру вел высокий лысый дядька. Студентки были все в спортивных штанах и майках – разных цветов и фасонов. Груди под майками тряслись на бегу.
– Вон та ничего, видишь? – Кузьменок показал на одну, с большими грудями и жопой. – Ты бы ее е…л?
– Да. А ты?
– Тоже. А еще какую?
– Вон ту. И ту. И, наверно, вон ту.
Физрук скомандовал бабам остановиться. Студентки повернулись к нам спиной, начали делать наклоны. На жопах стали видны контуры трусов.
– А сейчас поработаем в спарринге, – сказал тренер. – Ты, Кузьменок, будешь с… Фроловым.
– Готовься смотреть нокаут, – шепнул мне Кузьменок. – Я его – как щенка…
Фролов был малого роста, плотный, почти толстый. Я не знал, в каком районе он живет, – он почти всегда молчал, на тренировки приходил один и уходил один, почти что самым первым. На дне рождения Волкова он тоже не был.
Кузьменок и Фролов поднялись на ринг, пролезли под канатами.
– Сначала – приветствие, – сказал тренер. – Пусть будет все по-настоящему, а не как в уличной драке.
Кузьменок и Фролов ударили друг друга по перчаткам, разошлись по углам ринга, снова сблизились. Кузьменок ударил правой. Фролов нырнул, ударил боковым по челюсти, прямым в живот и еще серию прямых. Кузьменок отбежал в свой угол, попрыгал на месте, снова кинулся к Фролову, замахнулся правой – обманул, ударил левой, еще раз. Фролов отбил и дал прямой в живот. Кузьменок скорчился, остановился. Фролов ударил со всей силы в челюсть. Кузьменок рухнул на клеенку ринга.
– Нокаут! – закричали пацаны.
Фролов слез с ринга. Кто-то его хлопнул по спине. Фролов не улыбался. Он вытер потный лоб перчаткой, содрал прыщик, размазал кровь. Кузьменок встал, слез с ринга с другой стороны.
– Можно сказать, за явным преимуществом… – Тренер глянул на Фролова, на Кузьменка. – Не рассчитал я, думал – равные примерно будут силы… Ладно, следующая пара у нас будет…
Я и Кузьменок шли к остановке. Он был еще весь красный. Одна щека опухла.
– Все это на халяву. Придурок тренер зря сказал, что хватит. Я б его загасил…
– Он тебе дал…
– Что? Ни черта он мне не дал, ты понял? Он просто на халяву… А ты что, скажешь, дал Скворцову?
– Я и не говорю, что дал. У нас ничья с ним. – И у нас ничья… – Ага, ничья…
– Ну, ладно, пускай он мне дал. Ты только в школе никому не говори про это, ладно?
Мама и папа сидели на кухне, ели котлеты. Наташи не было дома.
– Давно тренировка закончилась? – спросила мама.
– Минут сорок назад. Пока доехал…
– Хорошо, что хоть сразу домой. А то вечно где-то шляешься… И результат – налицо. В дневнике. «Тройки», поведение «неуд» за неделю. В бокс этот записался непонятно зачем…
– Бокс – это хорошо, – сказал папа. – Парень должен уметь за себя постоять. Здесь я его поддерживаю…
– Все хорошо, что не в ущерб учебе. А то какой-то месяц остается до конца года, а столько «троек» надо исправлять…
– Исправлю, вы не бойтесь насчет этого…
– А нам нечего бояться. Бояться должен ты, что за год будут «тройки»…
– И наплевать…
– Нет, слушай, что ты говоришь такое? Тебе что, на оценки наплевать?
– Оценки – ерунда. У Наташи в школе было три «четверки», да? А сессию сдала на «тройки»…
– Сейчас разговор не о ней, а о тебе…
– Тише, слушайте, что говорят! – Папа встал, сделал радио громче.
– …авария на Чернобыльской атомной электростанции, – говорил диктор. – В результате взрыва на втором энергоблоке есть двое погибших, и произошло некоторое выделение радиационного фона.
Колонна школы прошла по проспекту Мира, мимо «Школьника», магазина «Колбасы» и книжного «Светоч», перешла перекрытую Первомайскую и вышла на площадь Ленина.