Стадион
Шрифт:
Митинг кончился чтением воззвания ко всем студентам и молодежи всего мира и торжественной клятвой отдать все силы делу мира. Молчат притихшие «тевтоны». Не один из них задумался о будущем, и оно показалось ему вдруг малопривлекательным, страшным и ненадежным. Даже их командир Эрвин Майер помрачнел и оглядывается по сторонам, как загнанный зверь. Он пробует улыбаться, делает вид, что ничего особенного не происходит, но «тевтоны» знают: сегодня у Эрвина Майера крупное поражение, и много неприятностей готовит ему генерал Стенли. Генерал ничего не прощает.
«Тевтоны»
К микрофону подошел Рихард Баум, посмотрел на оживленные, заполненные людьми трибуны и невольно вспомнил, что еще полгода назад этот огромный стадион существовал только на листах плотной желтой ватманской бумаги.
— Спасибо, товарищи! — так начал он свою речь.
Его слово было последним. Песня возникла где–то в глубине стадиона. Сперва несмелая, чуть слышная, она крепла, наливаясь силой, захватывала все трибуны, усиливалась громкоговорителями и летела над Берлином, как радостный боевой призыв:
Дети разных народов, Мы мечтою о мире живем…Но вот кончилась песня, возникла другая, ее сменила новая четкая мелодия, и первый танцор легким прыжком вылетел на широкое поле, и артисты появились у микрофонов. А люди на трибунах еще думали о словах, сказанных на митинге, о своей личной ответственности за судьбы мира.
Когда стемнело, красные, зеленые, синие, белые пунктиры ракет поползли вверх по бархатной тьме летней берлинской ночи. Они сплелись где–то высоко вверху, и слово «мир», написанное огненными буквами, сияло над Берлином.
Погасли ракеты. Опущены флаги. Тихо и пусто на стадионе. Праздник окончен. Спят советские спортсмены в маленьких комнатах старого отеля «Адлон».
А на другое утро на перроне Силезского вокзала прощались друзья. Провожающих собралось много. Казалось, серый асфальтовый перрон вдруг расцвел букетами ярких цветов.
Илона Сабо, Нина Сокол и Ирина стояли у вагона и тихо разговаривали, мечтая вслух о том времени, когда они снова встретятся на соревнованиях в Москве. Илона была рассеянна. Она поминутно оглядывалась на стоявшую поодаль группу студентов, и ее тревожный взгляд искал среди них осунувшееся лицо Тибора, который, не поднимая глаз и крепко стиснув зубы, слушал что–то горячо говорившего ему Русанова. Илона перевела взгляд на руку Русанова в толстой белой гипсовой повязке и вздохнула. Потом, словно что–то вспомнив, она подбежала к Ольге Коршуновой и протянула ей небольшой конверт.
— Простите, — сказала она, — меня еще вчера просили передать вам…
— Спасибо, — ответила Ольга и, разорвав конверт, в замешательстве посмотрела на письмо. Оно было написано по–английски.
— Что там, Оля? — спросила Волошина.
— Да вот, не могу прочесть…
— Дай сюда… «Я благодарю бога за то, что мы с вами встретились и поговорили. Я много думаю о том, что вы мне сказали. Может быть, мы еще когда–нибудь встретимся, и тогда я расскажу вам больше. Желаю успехов и счастья в жизни. Ваша М. Г.», — прочла вслух Ольга Борисовна.
— Мери Гарден, — объяснила Илона. — Она просила извинить ее за то, что не может прийти и проводить вас, это могло бы кончиться плохо для нее.
— Да, — сказала Ольга, — —я понимаю. — И перед ее глазами встало задумчивое лицо Мери Гарден — такое, каким она видела его в последний раз, — нескладные широкие плечи, опущенные, как подбитые крылья птицы.
На перроне появилась шумная толпа молодежи с громадными букетами — это пришла делегация немецких спортсменов. Рихард Баум, строитель стадиона, роздал на память отъезжающим друзьям красные с золотом и эмалью значки.
Пора садиться в вагоны, и синие глаза Илоны уже затуманились от неожиданных слез. Так она и не спросила Нину о чем–то самом важном, затаенном, девичьем.
— Я напишу тебе, я буду тебе писать, — дрожащим голосом говорит она на прощанье, и у Нины щемит сердце от разлуки с подругой.
Поезд двинулся. Друзья идут по перрону, машут руками и платками. Уже стукнули колеса на первых стыках рельсов, уже скрылись из глаз лица новых товарищей.
— Ну что ж, давайте подведем первые итоги, Николай Дмитриевич, — сказал Карцев, садясь против Максимова в купе.
— Увожу из Берлина ощущение острой неудовлетворенности собой, Федор Иванович, — ответил Максимов. Половину золотых медалей завоевали, а могли завоевать больше. Надо здорово подумать о будущем.
— Да, есть о чем подумать, — подтвердил Карцев, задумчиво глядя в окно.
А в коридоре вагона слышались смех и шутки, как бывает всегда, когда собирается много друзей.
В Москву поезд пришел утром, и Ольга Волошина сразу же увидела на перроне высокую фигуру Ивана Громова.
— Какой ты милый! — сказала она, сходя со ступенек вагона. — Встретил, не забыл…
— Мне забывать не годится. Ну, мои дорогие Ольги, поздравляю вас от всего сердца! А вас еще и с рекордом!
Эти слова относились к Ольге Коршуновой, и у Ольги Борисовны снова вспыхнуло в душе желание вернуть утраченный рекорд. Она это сделает, непременно сделает!
Последние минуты прощания — и уже уходят поезда на Киев, на Ленинград, на Тбилиси, на Свердловск, увозят чемпионов и рекордсменов мира и пока еще неизвестных спортсменов. Им еще много раз встречаться на зеленых полях стадионов.
До новой встречи, друзья!
Издательство просит читателя дать отзыв как о содержании книги, так и об оформлении ее, указав свой точный адрес, профессию и возраст. Библиотечных работников издательство просит организовать учет спроса на книгу и сбор читательских отзывов.
Все материалы направлять по адресу: Москва К-9, Б. Гнездниковский пер., 10, издательство «Советский писатель».