Стадия серых карликов
Шрифт:
— Взгляни на верхушку, — Сатана повернулся к дереву, — видишь кровь?
Главный Лукавый поднял голову: с лепестков самых крупных соцветий капала кровь. Он присмотрелся к другим ветвям и увидел на них соцветия, плачущие чернилами, брызжущие слюной, испускающие желтый ядовитый дымок. Над некоторыми из них вспыхивали микроскопические молнии и вспухали дымные термоядерные грибки…
— По мере созревания мы направим тебе эти семена. Там, где кровь, — зародыши так называемых пламенных революционеров, с чернилами — будущих жрецов, придворных академиков, которые будут научно обосновывать Заблуждение. Не станут они изучать расположение небесных тел, приглядываясь к бараньим внутренностям — источник их мудрости в глазах тиранов. Со слюной — для пишущей братии, лжелитераторов, дымки да грибки — для бойцов так называемого научно-технического прогресса. Ты не увидел мелкие черные бутоны — в них зреют споры нового человека, активного и целеустремленного борца за светлое
При твоем участии у людей все основательно перепутается. Зло и Добро поменяются местами, величайшие преступники будут призывать к благородству, но при этом не прекращать свою преступную деятельность. Главари таким же образом во имя мира начнут жесточайшие войны, неизвестные болезни распространятся среди людей. Космос пошлет на Землю своих эмиссаров, которые станут призывать людей опомниться. И настанет время Великого Выбора. Наша власть заканчивается в точке Великого Выбора — после него в любом случае она теряет смысл. Мы знаем и то, что ты в невероятном смятении накануне Великого Выбора испытаешь неведомое ранее чувство сострадания к нераскаявшемуся человечеству. Что же, знакомая тебе черная дыра уже взорвалась и твой новый астероид стынет на краю Галактики. Начинай с малого…
Вселенский Сатана возложил длань на плечо нового Лукавого, и тот пришел в себя в прихожей скромного жилища известного санкт-петербургского сочинителя.
— Голубчик, как вы кстати, — обрадовался ему Рылеев. После бессонной ночи у поэта чернели круги под глазами, в руках у него был конверт. — Не будете ли вы так любезны отвезти записочку, прямо сейчас, барону Розену Андрею Евгеньевичу, на Васильевский?
— Кондратий Федорович, разве вы сомневаетесь, что я с великим удовольствием исполню любое ваше поручение? — поклонился Лукавый и с укоризной улыбнулся. — Вы же знаете, с каким восхищением я к вам отношусь. Для меня высочайшая честь оказать вам хоть самую малую, самую пустяковую услугу.
— Вы приобщаетесь к великому делу, благодарю вас, — Рылеев протянул конверт и уже вдогонку, когда Лукавый распахивал дверь, крикнул ему: — я всегда верил в вас, молодой человек, знал, что вы не подведете!..
У крыльца Лукавого поджидала нетерпеливая тройка, запряженная в богато украшенные сани. Бородатый возница с разбойничьей рожей заговорщицки подмигнул седоку, стеганул кнутом лошадей, заорал «Берегись!», и тройка, оглашая сонный еще Санкт-Петербург бешеным храпом и морозным звоном колокольчиков, понеслась. Лицо приятно покалывала снежная пыль, и Лукавый подумал: «Никак Кондратий Федорович и Андрей Евгеньевич сотоварищи приготовили гостинец новому императору. Сегодня войска присягают ему на Сенатской…»
Глава первая
Прекрасное учреждение, где наш герой Аэроплан Леонидович Около-Бричко в 99 отделе неустанно боролся за дальнейшее повышение своей трудовой активности, называлось НИИ тонкой безотходной технологии какого-то Минтрямтрямнибумбума и славилось тем, что стояло, как десятки и сотни ему подобных, прямо на пути научно-технического прогресса. Совсем давно, примерно в пору, когда социализм только стали строить и тут же сочли его в основном построенным, учреждение было артелью промкооперации, выпускавшей то ли дамские шляпки, то ли рейтузы. Затем неведомым образом прилепилось к науке и в результате разного рода преобразований и постоянного сокращения штатных излишеств превратилось в головной и всесоюзный научно-исследовательский институт. Передовому коллективу, как, впрочем, всем коллективам в нашем Отечестве, всегда было тесно в собственном штатном расписании, и с этой мотивировкой он ухитрялся то там, то сям, желательно в центре столицы, оттяпывать старинные особнячки. В годы, когда весь советский народ и все прогрессивное человечество были ошарашены руководящей мудростью насчет того, что экономика должна быть экономной, Минтрямтрямнибумбум добавил прекрасному учреждению несколько десятков отделов, подотделов, групп и секторов. И поставил задачу перед потомками то ли шляпников, то ли рейтузников, насмерть бороться с всякими экономически неэкономными технологиями, чтобы транжирам не вольготно жилось во всей отрасли. Вообще ничему не потворствовать и не потакать…
Нынешний директор НИИ был в то время одним из первых заместителей министра и мудро, ох как мудро, построил для института современное здание на окраине столицы, напоминающее собой гигантский корабль, шестнадцатипалубный голубой красавец, рассекающий ветры, дующие на город. Кондрат Силыч сооружал непотопляемый броненосец науки подальше от завистливых и руководящих взоров, знал, что делал…
В отделе, созданном специально для организации шефской помощи отраслевой наукой сельскому хозяйству Шарашенского уезда, никто по состоянию здоровья в так называемый «колхоз» не ездил, кроме Аэроплана Леонидовича, стойкого патриота смычки города с деревней и активного стирателя граней между ними. В последнее время передовая общественная мысль вообще отвергла шефство, и коллектив отдела 99 всецело сосредоточился на визах. Здесь всевозможные посетители на своих проектах и прожектах получали девяносто девятую визу согласования после проверки наличия предшествующих девяноста восьми ответственных автографов.
Каждое такое поистине прекрасное учреждение красит директор, директора — кабинет, кабинет — приемная, а приемную — секретарша. В данном случае приемная потрясала своими размерами — конференц-зал средних размеров, где размещалась по существу выставка современных средств связи и обработки информации — разноцветные, разнотипные, всевозможного назначения телефоны, компьютеры, видеосистемы, телевизоры, телефаксы, короче говоря, можно было подумать, что именно отсюда идет управление всем миром. Тут же располагалась и сувенирная кунсткамера нашего века, где нашлось место кадке с пальмой, настоящему мамонтовому бивню, основательно посеревшему и слегка потрескавшемуся за многие тысячи лет, аквариуму на пятьсот литров с золотистыми рыбками и водорослями под попечением специального садовника, дипломам и грамотам на стенах повыше обязательной дубовой панели, шкафам, в которых хранилась глыба угля от шахтеров Кузбасса, кусок рельса от строителей БАМа, 0,75 литра тюменской нефти, сувенирный самовар — в дополнение к действующему на чайном столике, три модели танков и эскадрилья самолетиков, настоящий засушенный аллигаторенок — «маленьки сушьоны каркадыл», — так воспроизводила африканский диалект русского языка, существующий в районе какой-нибудь Подкаменной Замбези, хозяйка приемной Лиля, ну и призы, вазы всевозможные да кубки, кусок графитового стержня из четвертого блока Чернобы… Нет, нет, дорогой читатель, никакой чернобой там и не пахло — наверняка какой-то враг самой безопасной энергетики в мире толкнул публикатора романа под руку. Не было никакой тут чернобы, как впрочем, и кубинского мачете, так как на сей счет поступал сигнал Куда следует — о незаконном хранении Кондратом Силычем холодного оружия и механизма торможения. Большой милицейский начальник дал команду оружие изъять, а механизм, как и предписано, сломать. Майор и два капитана холодное оружие изъяли, вместо механизма торможения обнаружили в семнадцати лабораториях самогонные агрегаты, подключенные к институтскому главному информационно-вычислительному центру, о чем и доложили в рапорте. Подполковник милиции Семиволосов, с которым читатель еще не раз встретится, прочитал в кабинетном одиночестве информацию об этой чрезвычайной важности операции и хлопнул от досады ладонью по столу: «Вот олухи царя небесного — механизм торможения не смогли найти! Надо же!..»
Хозяйка приемной Лиля, она же Лилия Шаабовна Ксёнж-Пачулия — когда-то прелестное дитя вселенской дружбы народов, чем ближе к пенсии, тем все более становилась прохиндеистой. В юности она, прекрасная, как храм, высекала в душах даже самых зачерствевших, отупевших и окаменевших бюрократов какие-то чувства и мысли о том, что не все так плохо в их отрасли, если у одного из ее руководителей сидит в «предбаннике» такое сокровище. А времена были крутые: Минтрямтрямнибумбум то существовал как единое целое, то расчленялся на Минтрямтрям и Миннибумбум, то вновь объединялся, то вообще исчезал по причине создания совнархозов, вновь возрождался, как феникс из пепла. Но Лиля, в какие бы переплеты ни попадал Кондрат Силыч, неизменно, как нитка за иголкой, сновала за ним.
Во все времена Лилю разные соискатели заваливали подарками. Раньше косметикой да духами, в которых она не нуждалась — ничего не было прекраснее Лилиной персиковой кожи, доставшейся от бабушек Малгожаты и Нино, никакие шоколады и конфеты не способны были дать ей энергию, унаследованную от дедушки Гиви, на чьих свадьбах внучка уже дважды побывала, и не исключено, придется дедушку женить еще раз, поскольку он снова умудрился овдоветь. Никакие крема не могли придать ей обаяние, подаренное матерью, носившей ко многому обязывающее имя Клеопатра, хотя и происходила из латышских рыбачек, ну а стать — она от отца, бывшего восточного принца ат-тах Шааб-алла, или что-то в этом роде, ставшего поклонником марксизма, Семеном Ивановичем и колхозным счетоводом. Затем агентом японской разведки и арабских эмиратов по совместительству, потом вновь счетоводом, но в таежном леспромхозе, и опять Семеном Ивановичем, где честно зарабатывал право своей неизвестной дочери, впрочем, наследной принцессе, законно носить отчество Семеновна.
В Минтрямтрямнибумбуме в течение нескольких пятилеток по данным управления кадров влюбленность в Лилю среди мужского контингента не опускалась ниже 87 процентов, не взирая на то, что средний возраст мужчин в штабе отрасли к началу восьмидесятых годов достиг вполне зрелого уровня — 56,7 лет. В среднем за год из-за нее вместо дуэлей случалось 2,3 инфаркта, полразвода, два хулиганских проявления на почве пьянства и четыре ночевки в медвытрезвителе — и то, и другое по причине ревности. Один начальник главка, которому Лиля всего лишь несколько раз приветливо улыбнулась, не только развелся с женой, но и проворовался, умудрился сесть в тюрьму тогда, когда работников его ранга вообще не было принято лишать свободы, да к тому же еще с полной конфискацией имущества — ни дать, ни взять жертва периода застоя.