Стаф III: Отблески в зеркалах
Шрифт:
Несмотря, что самая опасная часть плана длилась меньше нескольких десятков секунд, адреналина в кровь качнуло столько, что до сих пор руки чуть подрагивали. Даже далеко не с первого раза огоньком на пальце попал в кончик сигареты. Покурил спокойно, а, затем, не трогая труп, чтобы избавить его от ценностей, принялся в первую очередь создавать антураж. Дабы проняло Лиса до самых печенок.
Посадил пленного на пятую точку, прислонив спиной к почти вертикальному склону. Напротив бандита поставил голову другого. Чтобы она постоянно на него смотрела. Моменто мори, сука! Воткнул рядом посох Пожирателя, и так, чтобы череп внимательно наблюдал за связанным. Вытащил и сверток с инструментами для разделки от Федора. Цепная пила, еще одна жуткого вида — явно кости пилить, плоскогубцы (когти и клыки выдирать?) и три разнокалиберных ножа. Все. Видимо малый инструментарий. У тех же хирургов одних зажимов, если не ошибался несколько видов, ножницы и все такое страшное-страшное.
Свойства не читались. Магги их просто не видела.
Успел, как раз вовремя, уселся на мешок с паутиной напротив товарища, многозначительно опираясь на посох. Хотел вначале притащить обезглавленный труп и на него водрузить седалище, но стало совсем мерзко на душе. До спазмов желудка. Нет, все же даже к телам уродов так не мог относиться. Потребительски. Да и все делал только для одного, дабы подопечный «поплыл» без всяких пыток. У меня не имелось на этой ниве, ни опыта, ни желания его приобретать. И вряд ли смог бы сейчас себя заставить перешагнуть и через этот барьер.
Может, потом и окончательно очерствею, но сейчас не мог. И, если убийца станет запираться, то придется его просто убить. И это-то сложно. Не в бою, в запале, на адреналине — там легко, а спокойно и без всяких сантиментов. Не дошел я еще до такой степени просветления. Что говорить про другие виды членовредительства?
Тим пришел в себя ровно по часам. Пятнадцать минут — тютелька в тютельку. Вскинулся, захрипел, бешено завращал глазами, пытаясь сориентироваться в пространстве. А, когда рассмотрел, куда он попал и как, то сбледнул с лица, был же загорелый и смугловатый, теперь почти блондином стал.
Как тебе на месте жертв, сучара?
Уверен, судя по мимике, сейчас у него все трудовые подвиги перед глазами промелькнули. И он примерил эту одеженку на себя, учитывая, что даже то, что его извращенный мозг не мог до происходящего. И уроду стало не просто страшно, а безумно страшно. До дрожи.
— Ну-ну, — успокоил я Лиса, поднимая за волосы голову его друга, из обрубка шеи которой продолжали нет-нет и срываться капли крови, повернул ее в сторону товарища, — Смотри, Саня, вот так мы и теряем друзей! — заявил хрипло, — Не узнают нас… Ты ведь не узнаешь? — обернулся к Лису.
Тот свалился на бок и пробовал гусеницей уползти в сторону, но я огрел его по башке навершием посоха. Не сильно. Для проформы. Снова усадил.
— Не успокоишься Лене сначала уши скормлю, а потом глаза! — потряс над Тимом посохом, мне показалось или нет, но в глазницах мелькнул фиолетовый огонек. В предвкушении? — Ты ведь любишь глазки, да, Леня? — это повернул череп к себе лицом, — Да, глазки они вкусные-вкусные.
— Мууужжжжик, теббббе… — как-то заикаясь и дрожа начал лепетать пленник, — Гооосссппподинн… Ттыттттты…
— Ты хрен проглотил, или разговаривать разучился? Говори внятно и понятно, а лучше не говори! Не нужно! — помотал отрицательно головой, воткнул посох в землю. И взял в руки пилу, полюбовался, поиграл блестящим лезвием на солнце, пытаясь угодить зайчиком пленнику в глаза, — Давно хотел опробовать. Поэтому лучше позапирайся хотя бы немного. Просто скажи, даже в шутку, мол, не буду говорить. А я тебе руку отпилю или ногу! Здорово ведь? Нет здорово же! Представь картину, ты и рядом рука! Твоя! И шевелится! Класс! Или…
— Нееет, я не буду запираться, господин! Я все скажу! — обрел дар речи визави.
А быстро он спекся. Или я чего-то не учел.
— Ладно, рассказывай. Саня, думаешь, пусть лучше молчит? Может рот ему заткнем? А то ведь, как получается, инструмент есть, точки приложения нет, — задал вопрос голове, внимательно вглядываясь в мертвые глаза, повернулся к Тиму, — Нет, лучше ничего не говори. Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — последнее произнес быстро-быстро, умоляюще
И тут мой визави обгадился, шумно выпустив газы.
— Я все скажу! Не надо, не надо… Только…
— Эх… — с сожалением протянул я, еще и поцокал языком, — Вот нет сказать — «не буду». Или соврать там что-нибудь, но ведь не хотят. А я… Уже который день не могу пилу попробовать! Вы что сговорились все?! А ну отвечай, сука, сговорились! Четвертого уже ловлю и все, как один заявляют — «врать не буду»! — подскочил и затряс энергично за грудки нетоварища, поднимая с земли.
— Нет, нет, не с кем я не сговаривался. Кляяянууусь! — завопил Лис.
— Задница не болит? — вполне участливо тут же спокойно оборвал его я. Только тут видимо товарищ осознал, что и штанов лишился.
И завыл, заплакал.
Я понял, что перестарался. Несколько пощечин привели немного в чувство Тима — «самообладание+» колоть не стал, а еще через пять минут тот действительно заговорил, где заикаясь, где просто обмирая, но все же смог поведать мне о нелегкой жизни и буднях. Магги увековечила ее на цифру или еще на какой носитель. Но писал все.
История бандитов оказалось донельзя банальной. Они с треском вылетели из Школы, которая у них отличалась от курса «грязных», как небо от земли. Почти университет. Годовое обучение, а если перевести на земное время, то почти двух. Теоретический курс, практический.
Наши друзья, выходцы из разных Земель, познакомились уже в пенатах. Будучи на одной волне, имея одинаковые интересы: красивая жизнь, падшие женщины, а также алкоголь и легкие наркотики, они быстро нашли общий язык. Еще больше их сплотили совместные драки, легкий рэкет одногруппников и другие похожие забавы.
Однако такое поведение не преминуло сказаться на успеваемости. Поэтому за систематические пропуски занятий, отсутствие мотивации, а также постоянное создание конфликтных ситуаций в коллективе, были изгнаны с позором. Остались с долгом за установку магги, плюс еще и штрафов навешали. Кроме, как в Отстойник, с такой репутацией никуда больше не пускали. Работать, откровенно, не хотелось, а еще чему они очень хорошо научились в альма матер — это презрению и ненависти к «грязным». Слова наставников о низшей расе упали на удобренную почву.