Сталь и шлак
Шрифт:
Крайнев снова вспомнил о заряде аммонита, замурованном в кабельном канале.
«Как же проникнуть на станцию и взорвать ее? Ведь я один знаю про аммонит. Заряд замурован так, что немцы не должны его найти. Но как проникнуть и как взорвать?»
Машинально он зашагал к своему дому.
Потянулись часы тяжелого раздумья. Сергей Петрович бродил по квартире из комнаты в комнату, то и дело натыкаясь на мебель, и ни на что не мог решиться. Он пробовал убедить себя выступить, чтобы заслужить доверие немцев, но чувствовал, что как только его пустят к микрофону, он начнет говорить совсем не то, что от него требуют.
Репродуктор на тумбочке вдруг захрипел: передавалась очередная сводка немецкого командования.
Крайнев слушал ее, взвешивая каждое слово, пытаясь отличить вымысел от правды. Потом перестал слушать. Да, он очутился по другую сторону черты. Там, за этой чертой, называемой линией фронта, боролись и работали его товарищи, защищая Родину. Желание быть с ними вспыхнуло в нем с невероятной силой, но сейчас он уже знал, что не уйдет к ним, не выполнив задания.
Вдруг он услышал фамилию Смаковского и вслед за тем… свою собственную.
— Черта с два вы добьетесь от меня хоть слова! — пробормотал Крайнев, обращаясь к репродуктору.
Одна и та же мысль приходила ему на ум; он морщился, мотал головой, но не мог придумать ничего более путного.
За полчаса до назначенного срока Сергей Петрович достал из буфета бутылку коньяку и две бутылки портвейна, случайно уцелевшие еще с довоенного времени, поставил их на стол и усмехнулся.
Он выпил стакан коньяку, запил вином, потом повторил дозу еще раз и еще.
Сначала он с ужасом почувствовал, что не пьянеет, но постепенно коньяк сделал свое дело.
Около шести часов у подъезда дома остановился автомобиль: немец-водитель поднялся по лестнице, долго стучал, но, не дождавшись ответа, рванул ручку и, опасливо озираясь, вошел в квартиру.
Он пытался разбудить Крайнева, спавшего на диване, но тот мычал что-то непонятное.
Убедившись, что Крайнев мертвецки пьян, немец с грустью посмотрел на пустые бутылки, взглянул на часы, выругался и ушел.
6
К восьми часам вечера у Сердюка иссякло терпение, и он, устав шагать по комнате, улегся на кровать. По его расчетам, Прасоловы должны были уже давно возвратиться. Несколько раз Сердюку казалось, что он слышит скрип калитки, шаги на крыльце; он привставал и настораживался. Вот так и на границе он с волнением ожидал возвращения бойцов из ночного наряда. Казалось, пора бы привыкнуть, но он так и не привык. Гораздо легче было самому мерзнуть где-нибудь в лесу, чем в теплом помещении заставы с тревогой ожидать товарищей. И все же на границе было легче: в дозор уходили опытные бойцы, видавшие виды, а здесь…
В окно, выходящее во двор, тихо постучали. Наконец! Сердюк одним прыжком вскочил с кровати, торопливо открыл дверь. Пришел Петр Прасолов.
— Ну, как? Говори скорей!
— Крайнев не выступал, и я его не видел, — с трудом переводя дыхание, говорил Петр, — но у дома Смаковского я слышал выстрел. Потом поднялась стрельба из автоматов, промчались мотоциклисты, и все стихло. Наверное, схватили Павла, а?
Сердюк молча выслушал это сообщение. Петр пробовал заговорить
«Где этот парнишка прошел такую школу выдержки? — думал Сердюк, невольно вспоминая его проделки до вступления в комсомол. — Неужели в «Осодмиле»? Но ведь и Павел был вместе с ним, а вот остался таким же порывистым и несдержанным».
Сердюк взглянул на часы, положил в пепельницу потухшую папиросу и встал.
— Теперь уходи. Но только осторожнее пробирайся дворами.
Петр неохотно направился к двери, но, как Сердюк и ожидал, остановился на пороге:
— Андрей Васильевич, брат раньше всего придет к вам, может быть, даже ночью придет. Разрешите остаться.
Сердюку и самому не хотелось, чтобы он уходил. В такую ночь тяжело оставаться одному.
— Нет, уходи, — произнес он после мгновенного колебания. — Где это видано, чтобы подпольщики без крайней необходимости ночевали вдвоем. За одним придут, а двух схватят. Торопись.
— Я все равно со двора никуда не уйду, — упрямо ответил Петр, — под крыльцом ночевать буду, но брата дождусь.
— Даже если я прикажу, не уйдешь? — нахмурившись, спросил Сердюк.
— Даже если прикажете.
— Ну, хорошо, оставайся, — неожиданно согласился Сердюк, снова ложась на кровать, и Петра удивила равнодушная интонация, с которой были сказаны эти слова. — Только, пожалуйста, сиди, не топчись: тетка моя не любит, когда по комнатам бегают, и полы к тому же только что вымыты.
«Мальчишки! — зло думал Сердюк. — Одному приказано стрелять только с минимальным риском, так он, вероятно, не утерпел и впутался в переделку, другого домой не прогонишь. Ну ладно, пусть сидит. Вернется Павел, поговорю с ними как следует… А что, если не вернется?» — Он покосился на Петра: тот сидел на краешке стула в позе человека, каждую минуту готового сорваться с места.
— Иди ложись, — позвал его Сердюк и подвинулся к стене. — Ждать придется долго, теперь уже не вернется раньше утра.
Петр отрицательно покачал головой и остался сидеть.
Стенные часы пробили одиннадцать, когда раздался осторожный стук в окно. Прасолов бросился отворять дверь. Сердюк сунул руку под подушку, где у него лежал пистолет.
В сенях послышался шепот…
Первым вошел в комнату Петр, за ним Мария Гревцова.
— Вы где собираетесь ночевать, Мария? — спросил Сердюк, ответив на ее приветствие мрачным кивком головы.
— Как где? Дома.
— А почему вы пришли так поздно?
— У меня важное сообщение.
— Все равно вы не имеете права рисковать.
Гревцова беспечно махнула рукой.
Петр ожидал, что Сердюк вспылит, но тот молча показал ей на стул.
Мария осмотрела большой старомодный буфет, с трудом умещавшийся в простенке между окнами, широкую двуспальную кровать полированного ореха, стол на толстых фигурных ножках и киот, перед которым горела лампада.
— Хорошая комната, удобная, да только оставить ее придется, — сказала она.
Сердюк покосился в ее сторону.
— Теплову вы здесь принимали?