Сталин, Александров и Краснознаменный ансамбль

Войтиков Сергей Сергеевич

В.М. Филимонов в своих воспоминаниях акцентировал внимание на факте руководства А.В. Александровым «Московской государственной академической капеллой. Все это говорит о том, что Александр Васильевич являлся выдающимся хоровым дирижером. В гастрольных поездках по стране и за рубежом [СМИ] всегда подчеркивали, что Краснознаменный ансамбль прежде всего славится уникальным хором»¹⁹.

Б.А. Александров, вспоминая о работе отца, писал: «Репетиции Александра Васильевича – это интереснейший опыт вокально-хоровой академической школы. У него было особое отношение к звуку, к безупречной хоровой интонации. Объясняя, он часто пел сам, добиваясь от певцов точности звука, – не только его высоты, но и тембровой окраски. На форте и пиано,

в любом темпе добивался ясного, округлого, звучного слова. Дикция ансамбля была гордостью отца»²⁰.

Об учебе отца в Петербургской консерватории Б.А. Александров оставил несколько вариантов воспоминаний. Сравним два из них – официальные, опубликованные в советское время в литературной обработке, и неофициальные, хранящиеся ныне в ЦГА Москвы. В обоих случаях – констатация усердной работы. Но если опубликованный текст освещает сам процесс получения А.В. Александровым высшего музыкального образования, то в основе «неофициальной» мемуарной рукописи – исключительно субъективные ощущения от поставленных образовательных задач.

Из книги Б.А. Александрова «Песня зовет» мы узнаем, что вступительный экзамен (1900) принимал у его отца сам Н.А. Римский-Корсаков. Абитуриент сумел привлечь внимание классика «своими музыкальными данными и особенно слухом, безошибочно определяя аккорды, тональности, замысловатые сочетания звуков, называя все точно, не глядя в клавиатуру»²¹. Н.А. Римский-Корсаков, А.К. Лядов и А.К. Глазунов стали педагогами А.В. Александрова по Петербургской консерватории. «Занятия шли успешно, – констатировал Борис Александров, – но в 1902 г. он по состоянию здоровья вынужден был оставить учебу, переехав в Бологое, где занял должность регента местного собора. […] Несколько раз А.В. Александров пытался возобновить занятия в Петербургской консерватории, и однажды это ему удалось. Но расстояния, тревожная обстановка и события 1905 г., когда был уволен из консерватории Римский-Корсаков, а в знак протеста против произвола дирекции Русского музыкального общества консерваторию покинули многие прогрессивно настроенные профессора и студенты, заставили отца отказаться от мысли закончить Петербургскую консерваторию. Позже он завершил свое образование в Московской консерватории, закончив ее по двум факультетам – по классу сольного пения у профессора Умберто Мазетти и по классу сочинения – у профессора Сергея Никифоровича Василенко. За успешное окончание консерватории отец был награжден Большой серебряной медалью, представив в качестве дипломной работы одноактную оперу “Русалка” на сюжет драмы А.С. Пушкина»²².

Неопубликованные воспоминания практически ничего не содержат ни об учителях, ни об академии, зато многое рассказывают о личности А.В. Александрова. Как пишет его сын: «Юношей он [отец] учится в Петербургской консерватории, затем в Московской консерв[атории] и одновременно ведет педагогическую работу. Из города Твери [А.В. Александров] специально приезжает в Москву на уроки, причем систематически, в неделю несколько раз. Часто, не имея времени, решает музыкальные задачи в поезде. На обратном пути заезжает на ст[анцию] Ховрино, дает уроки и поздно возвращается обратно в город Тверь. Эти поездки его сильно измотали, появились признаки нервных заболеваний и даже [думы о необходимости] бросить учиться в консерватории. Эти трудные студенческие годы отец часто вспоминал»²³. Несомненно, подобные задачи способствовали особо взыскательному отношению А.В. Александрова к трем своим сыновьям и многочисленным ансамблистам.

В период учебы Александр Васильевич слыл большим поклонником оперы. По свидетельству Бориса Александрова, «отец в то время любил больше оперный театр Зимина, как и вся тогдашняя студенческая молодежь. Главным кумиром их был бас [В.Н.] Трубин. Отец рассказывал, как они “зайцами” пробирались на галерку и успех решали именно они – галерка, т. е. студенческая молодежь. Оттуда летели цветы и тухлые селедки в исполнителей.

Вспоминал часто певцов: Дунаева, Петрову-Званцеву, Друзякину, Шевелёва, Лебедева и многих других, уже не говоря о гениальном Шаляпине и Собинове. В студенческий период своей жизни А[лександр] В[асильевич] устраивает оперные спектакли и концерты для тверской публики. Певцы приезжали хорошие. Из оперных спектаклей, которые я помню, были “Евгений Онегин”, “Фауст”, “Искатели жемчуга”.

А[лександр] В[асильевич] сам неоднократно выступал в концертах. Как певца А[лександра] В[асильевича] я помню плохо, мне было тогда мало лет. Смутно помню партию Ленского, которую он пел в концертном исполнении в сопровождении симфонического оркестра. Но вскоре верхние ноты у него пропали, и он бросает сольное пение. Причина потери голоса, как он говорил, была следующей: “Мне нужно было ставить голос на баритон, а проф[ессор] Мазетти находил, что у меня тенор”»²⁴.

Помимо русских композиторов, А.В. Александров «очень любил [Э.] Грига и первые его [отца] сочинения были [написаны] под влиянием этого композитора. Помню хорошо его оперу “Русалка” и начало другой – “Смерть Ивана Грозного” на текст Ал[ексея] Толстого. Есть интересное письмо Ф.И. Шаляпина к отцу относительно написанной им оперы для него на этот сюжет»²⁵.

По воспоминаниям Б.А. Александрова, «вся жизнь и работа А[лександра] В[асильевича] – [это] какое-то горение в искусстве. Я помню, когда его рабочая жизнь начиналась в 8 часов утра и кончалась в полночь. Не имея свободного времени, он прибегал на несколько минут домой, быстро обедал и так же быстро исчезал.

Приходил усталый ночью и еще ухитрялся играть на фортепиано и даже сочинять. […] Уже будучи известным человеком, отец так же много работал. Все концерты почти проводил сам, и даже когда здоровье резко ухудшилось, не мог работать меньше в силу своего творческого темперамента»²⁶.

В музыкальном плане А.В. Александров был по-настоящему одарен. Однажды он удивил уже взрослых Бориса и Александра. По воспоминаниям старшего сына, «на один из наших вечеров отец принес вышедшую из печати мою sonate для скрипки и надписал нам всем на память. Затем, усадив меня играть ф[ортепьян] ную партию, [он] сам взял скрипку. Мы недоумевали, кто же будет играть, и страшно поразились, когда отец начал играть партию скрипки»²⁷.

Всем видам отдыха Александров-старший предпочитал наиболее активный. По свидетельству сына, «А[лександр] В[асильевич] в жизни не любил ничего медлительного, даже в период своего отдыха. Особенно любил отец ходить за грибами. Готовился с вечера. Будил нас рано утром, и [мы] шли километров за 12 в сосновые боры. Чтобы не заблудиться, отец почему-то брал фамилию Соловьёв, и мы все друг другу кричали “Со-о-оловьёв”, так что в лесу мы все были Соловьёвы.

Найдя белый гриб, отец необычайно радовался, подбегал, всем его показывал и кричал “Ловчатка”, что значило у него ловко. […] Несмотря на длительные переходы, А[лександр] В[асильевич] всегда был жизнерадостный, не чувствовал усталости, шутил, давая прозвища, вот некоторые из них: “Эй ты, отец”, “Отцы-хомцы”, “Ловчатка”, “Коза”, “Шебалда-Иваныч”, “Отроки”, “Отроковицы”, “Долдоны²⁸”, получившие впоследствии распространение в нашем ансамбле (перенос семейных традиций в работу с ансамблем – весьма характерный штрих к портрету его художественного руководителя. – С.В.).

Наши имена тоже переделывал – напр[имер], меня часто звал “Бонжляна”, Владимира – “Володяхонцы”, Сашу – “Шурляна”. Двух девочек, живших с нами на даче, отец звал “Зайчицами”, они обижались и долго думали, как бы его тоже прозвать, и, вспомнив, что он очень любил купаться, прозвали “Моржище”.

Отец делал вид, что сердится, бежал за ними, а те, конечно, с визгом убегали, и вдалеке было слышно: “Моржище, Моржище!”»²⁹.

На втором почетном месте после сбора грибов была рыбалка.