Сталин-центр
Шрифт:
Вопреки моим ожиданиям, господин Григорьев не появился ни на следующий день, ни в течение всей рабочей недели. Надеждой, что он отстал от меня навсегда, я себя не тешил, так что, когда во время моего обычного воскресного посещения тира рядом со мной раздался знакомый голос, мне стало даже как-то спокойнее.
– Здравствуйте, Максим Сергеевич. Рад вас видеть снова.
– Не могу сказать, что это взаимно, – проговорил я, продолжая целиться из своей двуствольной «Беретты» в мишень. – Разве мы не завершили наш разговор в прошлый раз?
– О нет! Что вы!
Я выстрелил дуплетом и, не проверяя точности попадания, повернулся к Григорьеву.
– Михаил? Я же правильно помню? – Он утвердительно кивнул. – Ну чего вы от меня хотите?
Его извечная улыбка стала чуточку лукавее. Он быстро осмотрелся и коротко ответил:
– Деньги.
По тому, как он это произнес, я понял, что опасаться микрофона в его одежде не стоит и можно говорить более-менее свободно. Кроме того, беспрерывный грохот выстрелов должен был служить отличной защитой от посторонних ушей.
– Все так просто? А почему с меня? Ведь у меня не крутится по-настоящему больших денег, я же всего лишь юрист.
– Так-то оно так… Да вот только вы чертовски хороший юрист. С баснословными гонорарами, да к тому же еще и нечистоплотный. Поверьте, именно вы способны меня удовлетворить.
Я пожал плечами и, переломив ружье, принялся вынимать стреляные гильзы.
– Мне даже интересно: как именно?
– Вы, к примеру, можете собрать деньги со своих клиентов. Они ведь больше вас заинтересованы сохранить свои тайны, – коротко ответил он.
От удивления у меня даже рот открылся и довольно долгое время не получалось найти подходящего ответа.
– Да ты, вообще, в своем уме, Григорьев? Это ж мой верный конец! Представляешь, что будет, когда я скажу своим клиентам, что не смог сохранить конфиденциальность? Это просто невозможно!
Вместо ответа он протянул мне салфетку с написанной на ней суммой. Видимо, мои глаза округлились еще больше.
– Мне все равно, что с вами будет, – сделав ударение на слове «вами», отчетливо произнес он. – Если не хотите в тюрьму, включите голову. А даже если вы и вся ваша контора перестанете существовать, от этого только польза будет. Пробовать сбежать не советую. – Говоря это, он как-то недобро улыбался. – У меня всё. Даю ровно месяц.
И он ушел, оставив меня в состоянии шока.
Естественно, я узнал всю подноготную этого полоумного вымогателя. Но как бы глубоко я ни копал, найти его ахиллесову пяту не получалось. Среди моих многочисленных связей не нашлось той, которая смогла бы оказать на него влияние. Не берусь судить, в силу каких обстоятельств, но он был совершенно недосягаем. Выяснив это, я уже готов был явиться с повинной и постараться выторговать свободу, сдав с потрохами этого господина Григорьева. Но чем больше я о нем узнавал, тем неосуществимей становился и этот план. Следователя просто невозможно было заподозрить хоть в чем-то, кроме ношения дорогих туфель, что, естественно, законом не запрещалось. Его биография была кристально чистой. Ни собственности (он даже действительно жил в ведомственном общежитии), ни родственников, ни друзей, внезапно разбогатевших за время его служебной деятельности. Можете быть спокойны, уж я-то проверил все на совесть. При таком раскладе мой план был обречен на провал, ведь никаких доказательств у меня не было. Как не было и надежды, что он подставится при получении денег.
С другой стороны, не мог я воспользоваться и его «советом» собирать откуп со своих клиентов по одной, но весьма значительной причине: меня бы просто-напросто закопали – в буквальном смысле слова. Впрочем, точно такой же конец меня ожидал и в случае, если делу дадут официальный ход. Тогда я бы потянул за собой слишком длинную вереницу серьезных людей, для которых самым очевидным выходом было бы просто навсегда избавиться от меня.
Ситуация складывалась какая-то уж совсем безвыходная, так что мне ничего не оставалось делать, как пренебречь предостережением относительно попытки сбежать. Первый порыв взять руки в ноги возник по истечении первой недели после разговора в тире. Именно тогда стала полностью очевидна невозможность выпутаться из этой истории живым. Я уже даже сумку упаковал, сел в машину, чтобы ехать в аэропорт, но в последний момент передумал. «Какого черта? – сказал я себе. – Нужно подготовиться получше!»
И я взялся за подготовку. Первым делом я продал свою фирму. Получилось за копейки, зато быстро. Покончив с бизнесом, я принялся за все остальное. В итоге за два дня до окончания отпущенного мне срока у меня во владении ничего не осталось: ни машин, ни квартир, ни дома. Правда, появилась приличная сумма (к слову сказать, только четверть того, что требовал Григорьев, но за такой короткий срок продать дороже было попросту нереально) да паспорт гражданина Греции на чужое имя. Я от души надеялся, что об этом приобретении никому не стало известно. Иначе все мои усилия рисковали оказаться напрасными.
Но, даже завершив все дела, опрометью в бега я не бросился: всему должно быть свое время. Отсутствие выдержки в такие моменты чаще всего и является причиной неудачи.
Оставшиеся два дня я безвылазно провел в номере недорогого отеля, либо смотря бестолковый телевизор, либо изучая вид, открывавшийся из окна. Даже еду просил приносить мне в номер. Впервые за несколько лет мне выпала возможность побыть наедине с самим собой. С того самого моего первого рабочего дня я всеми силами сторонился праздности. Причиной этому поначалу была собственная совесть, которая превращала любое уединение в самый настоящий ад. Со временем моя душа все больше и больше покрывалась черствой коркой безучастности, что исключало саму возможность внутренних терзаний.
Сейчас же для меня наступило время перемен. Прошлая жизнь бесповоротно завершилась, а о новой мне было даже страшно думать. Я сидел у окна и просто смотрел на спешащих людей, на вереницы машин, на не знающий остановок в своей суете город. Казалось, сама судьба извлекла меня из этого нескончаемого потока, находясь в котором невозможно думать, и ткнула носом в реальность. Весь окружающий мир предстал передо мной в отвратительном своим откровенным лицемерием свете. Почему, например, неуч, сидящий в своей дорогущей тачке, купленной на заработанные перепродажей китайского ширпотреба деньги, откровенно глумится над пешком переходящим дорогу доктором наук, который, имея возможность предложить стране, ну, скажем, новый, революционный метод выращивания хлеба, стал никому не нужен? Почему разбогатевший на продаже по частям бандитски приватизированного советского завода бывший партийный деятель средней руки, ни разу в жизни не ударивший палец о палец, мнит себя человеком высшего сорта, нежели сварщик, отдавший свое здоровье и молодость этому самому заводу, а теперь вынужденный влачить жалкое существование, работая охранником в супермаркете? Почему узбек, средь бела дня в девяносто первом насиловавший на задней площадке автобуса беззащитную девушку только за то, что она русская, требует нынче равных прав, но не у себя в Ташкенте, а тут, в Москве? Почему процветали такие, как я и Григорьев, падальщики по своей натуре, а честный человек как вид был обречен на постепенное вымирание? Не иначе как мир перевернулся с ног на голову. А ведь я сам служу инструментом еще большего «переворачивания» и расслоения. Вернее, служил до недавнего времени… хотя разве это что-то меняет?
Словно находясь в каком-то трансе, я все думал и думал, не в силах заставить себя отвлечься на что-то. Так эти два дня и прошли. Нетерпение, владевшее мною вначале, исчезло, сменившись чувством какой-то обреченности и опустошенности.
– Максим Сергеевич, вы неважно выглядите. Расстроены чем-то? – приветствовал меня появившийся будто из ниоткуда Григорьев.
Я ждал его появления весь день, просто бесцельно слоняясь по дорожкам ВДНХ с пухлым портфелем через плечо, но его появление все равно застало меня врасплох.