Сталин и Мао(Два вождя)
Шрифт:
Мао Цзэдун исходил, очевидно, прежде всего из того, что в СССР вообще не понимают Китай и, следовательно, не могут правильно отобразить китайские реалии. В этом смысле он даже интуитивно, а возможно и сознательно, решил на этом примере еще раз дать почувствовать Сталину, что он, Мао Цзэдун, является единственным человеком, который правильно толкует события в Китае, что все, что делается в этом плане в ВКП(б) и в СССР, в том числе и в руководстве партии и государства, да и деятелями литературы и искусства, все это проявление предвзятого и неверного взгляда на Китай, который он, Мао Цзэдун, будет исправлять при всякой возникающей для него возможности.
Кстати сказать, Мао Цзэдун не мог себе представить, что
Мао Цзэдун отправил на предварительный или испытательный, разведочного характера просмотр именно Чэнь Бода и своего советника-переводчика Ши Чжэ, то есть тех двух людей из своего окружения, которые знали русский язык.
Воспоминания Чэнь Бода об этом случае, вероятно, отражают не только его собственный настрой, не только те мысли и чувства, которые испытывал Чэнь Бода в те дни, когда он едва-едва избежал наказания со стороны Мао Цзэдуна за свои прегрешения, свое «низкопоклонство» перед Сталиным, но и, что вполне вероятно, часть настроений, с которыми Мао Цзэдун отрядил Чэнь Бода для этой миссии.
Чэнь Бода учился в нашей стране, но он никогда в своей жизни не видел балетного спектакля до этого вечера.
Его сразу же поразило, что балерины бегают по сцене на пуантах. Он писал в своих воспоминаниях, что одно это сразу же насторожило его, ибо он понял это таким образом, что в Советском Союзе хотят тем самым просто показать, что в Китае существует варварский обычай бинтовать девочкам ножки, оставляя их уродливыми и маленькими.
Далее Чэнь Бода начал тут же, в ложе, изводить своими вопросами сопровождавшего его Н. Т. Федоренко. Чэнь Бода представлялось, что в этом балете его авторы хотели бы представить дело таким образом, что революцией в Китае руководили члены команды советского торгового судна, пришедшего в китайский портовый город, что именно им китайская революция обязана и своим развитием, и своей победой.
Н. Т. Федоренко также вспоминал, что Чэнь Бода в ходе представления стал задавать множество вопросов, да все с подковырками. Он утверждал, что таких китайцев, которые показаны на сцене, в действительности не существует. Чэнь Бода говорил, что, очевидно, в СССР именно такими уродливыми хотели бы представлять себе китайцев.
Чэнь Бода хотел уйти из театра, не дожидаясь конца спектакля. Его с трудом удалось удержать от этого шага.
После окончания балета Чэнь Бода был вынужден встретиться с руководителями театра, с автором музыки и с артистами. Вместо слов восхищения и благодарности он, однако, заявил, что от просмотра у него осталось тягостное впечатление. Дело в том, разъяснил Чэнь Бода, что в Китае под красным маком обычно разумеют опиум, а опиум — злейший враг китайского народа, опиумом отравлены поколения людей в Китае. [190]
190
Федоренко Н. Т. Ночные беседы (Переговоры о советско- китайских отношениях) // Открывая новые страницы. — М., 1989. —С. 135–148.
К слову сказать, у Чэнь Бода, хотя он, как уже упоминалось, и учился в Москве, и владел в известной степени русским языком, и, как предполагалось, был знаком с жизнью в нашей стране, с ее культурой в частности, на деле были несколько странные представления о, казалось бы, очевидных вещах.
Например, сопровождая Мао Цзэдуна во время его пребывания в Москве, Чэнь Бода смотрел в присутствии Н. Т. Федоренко по телевизору балет «Лебединое озеро».
«— Как вам понравился балет? — спросил я {писал Н. Т. ФеДоренко} Чэнь Бода.
— Очень забавно, но скажите, почему все женщины голые? — в свою очередь спросил он меня, имея в виду, что в китайском традиционном театре актрисы выступают в тщательно задрапированных костюмах. Иными словами, традиции у нас здесь разные. Китайская актриса всегда появляется на сцене в наряде, который скрывает ее фигуру и формы.
Не менее примечательный случай имел место и во время трансляции по телевидению оперы с участием нашего знаменитого баса.
— Как вам его исполнение? — поинтересовался я у Чэнь Бода.
— Скажите, а почему он ревет, как бугай? — в свою очередь спросил меня профессор.
— Это наш знаменитый бас, он поет не чужим, а своим могучим голосом. Нам, русским, его пение очень по душе. Примерно так же, как вам нравится пекинская опера, где поют не своими голосами, как нам представляется, а так сказать, козлетоном… — дерзнул я парировать Чэнь Бода.
— Ах так? Неужели? — воскликнул мой просвещенный собеседник». [191]
Но вернемся к балету «Красный мак». Чэнь Бода и Ши Чжэ доложили обо всем увиденном Мао Цзэдуну, который полностью разделял их мнение о вредоносности идей этого спектакля.
191
Федоренко Н. Т. Сталин и Мао: беседы в Москве // Проблемы Дальнего Востока. — 1989. — № 1. — С. 159.
Советская сторона тем не менее и в дальнейшем настойчиво предлагала Мао Цзэдуну посетить этот балетный спектакль в Большом театре. Мао Цзэдун не пожелал этого сделать.
В свое время в этой связи в Москве было довольно много разговоров.
Можно лишь отметить, что взаимное непонимание, в том числе и по вопросам, связанным с этим спектаклем, не исчезло. Балет «Красный мак» еще несколько лет сохранялся в репертуаре Большого театра. Его, правда, после посещения спектакля Чэнь Бода переименовали в балет «Красный цветок». [192]
192
В 1959 году мне довелось сопровождать видного политического и военного деятеля КПК и КНР маршала Е Цзяньина во время просмотра в Большом театре СССР именно балета «Красный мак». Мне запомнилось, что Е Цзяньин в антракте счел нужным подчеркнуть, что в этом спектакле есть музыкальный фрагмент: вкрапление известной китайской мелодии, песни со словами «Дунфан хун. Тайян шэн. Чжунго чула гэ Мао Цзэдун (Восток заалел. Солнце взошло. В Китае родился Мао Цзэдун)». По мнению Е Цзяньина, этот музыкальный фрагмент в балет «не вписывался». — Ю.Г.
В целом очевидно, что действительно у Сталина и Мао Цзэдуна было разное понимание многих вопросов; причем они упорно оставались при своем мнении, хотя в иных случаях шли на компромиссы.
Применительно к обстоятельствам, связанным с балетом «Красный мак», с точки зрения Сталина, речь шла о том, как подавать внутри СССР революционные события в Китае. Его устраивала версия, на основе которой и был сделан балет «Красный мак». Сталин, очевидно, считал, что балет играл исключительно позитивную роль в нашей стране, ибо только укреплял сочувствие к борьбе китайцев, укреплял мысль о нашем совместном с ними деле.