Сталин и Мао(Два вождя)

Галенович Юрий Михайлович

На протяжении многих лет Сталин имел своим партнером Чан Кайши и добился успехов в своих предприятиях.

В то же время Мао Цзэдун на протяжении почти десяти лет старался найти общий язык с американцами; при этом подразумевая, что он может в интересах налаживания дел с США пойти на охлаждение отношений со Сталиным, на некоторое отстояние от России, на то, чтобы не стоять с ней в одном лагере и не гарантировать союз с ней против третьих стран, включая и США. Особенно такую активность Мао Цзэдун усилил перед победой в гражданской войне против Чан Кайши. Сталину было известно, что в руководстве КПК существуют два крыла. Одно крыло, сердцевину которого составляли Мао Цзэдун и Чжоу Эньлай, выступало за более тесные отношения

с США. Другое крыло, в которое входил, в частности, Лю Шаоци, предпочитало иметь тесные союзные отношения с СССР. Только под давлением целого ряда обстоятельств Мао Цзэдун был вынужден, во всяком случае на словах и публично, объявить о том, что он склоняется на сторону СССР, на сторону Сталина. Это, по сути дела, было признанием со стороны Мао Цзэдуна его вины перед Сталиным, причем вины важнейшей, так как речь шла о попытках Мао Цзэдуна совершить то, что в глазах Сталина могло выглядеть как предательство.

Таким образом, если Сталин был вынужден каяться в своих ошибках применительно к внутренним делам в Китае, особенно в КПК, в поддержке соперников Мао Цзэдуна внутри КПК, то Мао Цзэдун был вынужден публично отмежевываться от своих же реальных попыток отойти от СССР и вступить в близкие отношения с США. При этом Мао Цзэдун не мог в такой ситуации предъявлять Сталину претензии в связи с его отношениями с Чан Кайши.

Одним словом, Мао Цзэдун напал на Сталина, намекнув на поддержку Сталиным его противников внутри Китая, а Сталин отвел это весьма ловко, указав на то, что о старом вспоминать не в интересах обеих сторон.

Так, вступление в беседу закончилось как бы вничью, если говорить о ее психологическом подтексте. В то же время оказывалось, что Мао Цзэдун уступал Сталину в сфере международной политики, в то время как Сталин вынужден был признавать некие свои поражения применительно к внутренним делам в КПК, в Китае.

При этом важно, что Сталин занимал безукоризненную позицию, если говорить о двусторонних межгосударственных отношениях России (СССР) и Китая (КНР), даже об их действиях в то время на мировой арене. Мао Цзэдун здесь выглядел как политик, позиции которого не мог сочувствовать народ России (СССР), да она не была и в интересах китайского народа в то время.

После своего рода разминки беседа вступила в новую фазу.

Далее в ходе беседы Сталин спросил Мао Цзэдуна: «Господин Мао Цзэдун, как по-вашему, что мы могли бы сделать на сей раз? Каковы ваши соображения и пожелания?»

Таким образом Сталин, завершив обмен репликами вводного характера, во время которых советская сторона дала свою оценку достижениям китайской стороны, Мао Цзэдуна, а далее обе стороны намекнули на то, что в прошлом каждая из них полагала действия партнера не вполне удовлетворительными, со своей точки зрения, перешел, так сказать, к текущим делам.

Своим вопросом он, во-первых, определил характер поездки Мао Цзэдуна в Москву. В глазах Сталина это была, прежде всего, встреча двух лидеров, персонально его самого и Мао Цзэдуна, следовательно, согласно логике Сталина, речь шла об обмене мнениями между ними двоими и о принятии ими же двоими решений в интересах обеих сторон. И здесь Сталин пожелал, в качестве, если угодно, хозяина, принимающей стороны, или старшего по возрасту, услышать мнение Мао Цзэдуна. По всем правилам этики, и русской и китайской, Сталин поступил корректно. Форма и приличия были соблюдены.

Сталин формально предоставлял теперь инициативу Мао Цзэдуну. Он ставил, казалось бы, самые нормальные и простые вопросы, на которые обычно и дается ясный ответ. Сталин, во всяком случае, желал поставить Мао Цзэдуна в положение политика, который первым высказывается, тем самым давая возможность партнеру получить определенные преимущества.

Однако Мао Цзэдун и на сей раз не стал следовать, так сказать, общепринятым этическим нормам и вновь постарался поставить партнера перед новой загадкой. Он посмотрел по сторонам и сказал: «На сей раз цель приезда состоит в том, чтобы кое-что сделать. Но вот то, что получится в результате, должно и радовать глаз, выглядеть приятно, и на вкус быть съедобным, даже вкусным!»

Буквальный перевод этих слов Мао Цзэдуна был сделан советским переводчиком. Сталин и его коллеги явно ожидали пояснений к этим словам.

Тогда Ши Чжэ пояснил: «Радовать глаз или приятно выглядеть — это означает, что форма должна быть внешне красивой, что все должно выглядеть привлекательно и внушительно. Быть съедобным или вкусным — это значит, что все должно быть содержательным, иметь совершенно реальное наполнение».

Для советских собеседников, коллег Сталина, высказывания, сделанные в такой форме, были непривычными. Берия даже прыснул от смеха.

Сталин, напротив, не улыбался. Для него была важна суть дела. Он стал ставить целенаправленные дополнительные вопросы. Мао Цзэдун не стал прямо отвечать на них, но был, очевидно, вынужден пояснить, что он имеет в виду вызвать в Москву Чжоу Эньлая. Это позволило Сталину обострить ситуацию в ходе беседы. Он со всей решительностью подчеркнул, что желает иметь дело с Мао Цзэдуном, а не с его посредником: «Если уж мы не можем определить, что будем делать, то какой смысл приглашать Чжоу Эньлая?»

Однако Мао Цзэдун уклонился от дальнейшего разъяснения своей позиции. [136]

За этим обменом репликами скрывались глубокие и важные для каждого из собеседников расчеты и размышления.

Сталин полагал, что результатом визита Мао Цзэдуна в Москву должно было стать подписание договора, соответствующего документа, под которым, с точки зрения Сталина, должны были бы стоять подписи Сталина и Мао Цзэдуна. Такой документ, согласно расчетам Сталина, должен был явиться результатом договоренности персонально двух высших руководителей, то есть лично Сталина и Мао Цзэдуна. Сталин перед началом переговоров с Мао Цзэдуном был намерен получить подпись Мао Цзэдуна на документе, который прочно связал бы обе нации на длительное время. Собственно говоря, Сталин желал получить вместо договора с Чан Кайши договор с Мао Цзэдуном, или, иными словами, Сталин считал важнейшей задачей переговоров во время встречи с Мао Цзэдуном в Москве в 1949 году подготовку и подписание документа, который позволил бы обеим нациям в течение длительного времени (нескольких десятилетий) не опасаться за свои тылы в сложной для каждой из них обстановке на мировой арене. Соображения Сталина в этом плане отвечали национальным интересам обеих наций в то время.

136

Лю Цзечэн… С. 18–19.

У Мао Цзэдуна были свои расчеты. Прежде всего, он был намерен в максимально возможной степени сохранить и подчеркнуть свою независимость, самостоятельность, отдельность от Сталина. Все, что давало повод слишком сильно связывать имена Сталина и Мао Цзэдуна, было неприемлемо с его точки зрения. Ведь в Китае, в КПК, он на протяжении многих лет создавал себе образ самого решительного борца за независимость своей страны, своей партии от всех и вся, особенно от Коминтерна, от ВКП(б), от Сталина. Мао Цзэдун не мог допустить того, чтобы всего-навсего один визит в Москву и одна встреча со Сталиным перечеркнули все его многолетние усилия. Он не желал допустить того, чтобы в Китае, в КПК кто бы то ни было имел повод сказать, что Мао Цзэдуну в результате встречи со Сталиным пришлось в Москве пойти на поводу у Сталина, стать вслед за ним в шеренге вождей международного коммунистического движения, да и, более того, просто признать вторичность Китая по отношению к России.