Сталин и Мао(Два вождя)
Шрифт:
Уполномоченный или представитель Сталина в тех районах Китая, где у власти находился Мао Цзэдун в 1948–1949 годах, Иван Владимирович Ковалев готовил визит Мао Цзэдуна в Москву в конце 1949-го — начале 1950 года и сопровождал его в этой поездке.
И. В. Ковалев вспоминал:
«Хочу прежде всего подчеркнуть, что, прежде чем Сталин и Мао впервые пожали друг другу руки, они уже долгие годы общались заочно, посредством телеграмм, переговоров между своими представителями и т. п. Не все в этих контактах было гладко, у обоих имелись основания для взаимного недоверия. В конце 1948 года, когда окончательно стали ясными перспективы военной победы КПК, оба лидера, наверное, окончательно поняли, что им придется встретиться, чтобы урегулировать взаимные отношения. С этого момента пошел процесс активной взаимной притирки, зондажа позиций друг друга по ключевым вопросам. Мне довелось активно участвовать в этом процессе.
Когда в декабре 1948 года я впервые прибыл в Москву для доклада Сталину,
Мао, пожалуй, был еще более активным в зондаже позиций Сталина. Кроме того, он в придачу очень стремился рассеять возможные подозрения Сталина, связанные с историей их контактов.
Начиная с января 1949 года Мао неоднократно и подробно рассказывал мне о всех перипетиях истории внутрипартийной борьбы в КПК, которая неоднократно завершалась сменой генеральных секретарей ЦК. При этом он подчеркивал, что против его воли и желания борьба эта зачастую сопровождалась массовым избиением не только руководящих партийных кадров, но и основного ядра партии. Возможно, так он хотел отмежеваться от обвинений в репрессиях против тех деятелей, которых поддерживали в Москве.
В каждой из подобных бесед Мао Цзэдун в виде шутки говорил о том, что он один из тех людей, кому ЦК ВКП(б) не доверяет. Его, мол, в Москве считают правым “оппортунистом” и ярым противником той “московской” группировки, которая возглавлялась Ван Мином и в которую входили многие очень известные руководящие деятели. При этом Мао неизменно добавлял, что остался единственным из руководящих товарищей в ЦК КПК, кто не бывал еще в СССР, не встречался не только со Сталиным, но и с другими членами Политбюро, за исключением Микояна, который прилетал в начале 1949 года. В связи с этим мне неоднократно приходилось высказывать свое мнение о том, что для устранения предубежденности Мао Цзэдуну следует установить личные контакты с ЦК нашей партии и со Сталиным.
Одновременно Мао активно прощупывал мнение советского руководства по важнейшим проблемам — например, связанным с районами, имеющими важное стратегическое значение для двух стран. Так, 10 марта 1949 года Мао составил следующую телеграмму в ответ на обращение из Москвы: “Об установке знаков на реке Амур. Согласны с мнением дружеской стороны и просим прислать техников, расходы на установку знаков китайская сторона берет на себя, и право на знаки будет принадлежать китайской стороне. Знаки будут на обоих берегах — просим дружескую сторону установить, какие правила должны соблюдаться обеими сторонами, а мы обязуемся строго выполнять правила. Просьба передать через тов. Ковалева”… Пожалуй, это была первая договоренность двух стран по пограничной проблеме.
Летом 1949 года Мао подробно излагал мне свои взгляды на Синьцзян, пограничный с нами район Северо-Западного Китая, населенный смешанным китайско-мусульманским населением. Он считал Синьцзян стратегически значимой провинцией на случай новой войны с империалистами, смотрел на него как на прямую и защищенную дорогу из СССР в Китай и заметил, что военные планируют освободить Синьцзян от гоминьдановцев в 1950–1951 годах. В июле того же года Сталин заявил Лю Шаоци о том, что мы готовы оказать прямое содействие в освобождении Синьцзяна. [129]
129
Подробнее см.: Дэн Лицюнь. До и после мирного освобождения Синьцзяна. Страница из истории китайско-советских отношений // Цзиньдай ши яньцзю. — Пекин, 1989. — № 5, —С. 143–150.
Получается, что некоторые сложные вопросы были согласованы еще до личной встречи. Однако не во всем дело шло столь гладко. Я уже упоминал о том, что еще во время визита Микояна Мао поднял вопрос о присоединении Монголии. После этого такой вопрос мне китайские товарищи задавали постоянно. Однажды, когда мы беседовали о государственных образованиях для национальных меньшинств Китая, Мао Цзэдун сказал: “А почему бы нам не пойти на объединение Внутренней и Внешней Монголии под знаком автономии, но в составе Китайской Демократической Республики?” Я ответил, как всегда, что не уполномочен решать этот вопрос, что это внутреннее дело Монгольской Народной Республики, но что вряд ли монгольский народ пойдет на такую автономию. Мао согласился и продолжил разговор.
Определенные сложности возникли и по вопросу о нашем кредите Китаю. Вопрос об этом был поставлен в апреле 1949 года, и Сталин, отвечая на него, указывал в своей телеграмме: “Что касается вопроса о займе со стороны СССР, то мы должны сообщить Вам следующее.
Торговлю с Китаем по принципу товар за товар мы ведем и будем вести. Для этого не требуется разрешения Верховного Совета СССР. Что касается займа, то правительство само не может решить этого вопроса, так как вопрос о займе подлежит решению Верховного Совета, а он, не возражая против займа Китаю, все же должен иметь соответствующий документ, подписанный представителями государства, обращающегося с просьбой о помощи. Без этого Верховный Совет СССР не может дать согласие о займе”. [130]
130
Комментируя эту ситуацию, российский историк С. Н. Гончаров писал о том, что в своих воспоминаниях Бо Ибо отмечает, что «30 (июля) товарищ (Лю) Шаоци подписал в Кремле с Маленковым соглашение о кредите». — Бо Ибо. Указ. соч. С. 37. Здесь речь идет скорее не о межгосударственном кредите, который имел в виду Сталин, а о кредите в счет оплаты текущей советской помощи. В своей телеграмме из Москвы от 3 января 1950 г. Мао Цзэдун, в частности, отмечал, что только что согласовал вопрос о советском кредите и что «…мы запросили 300 миллионов долларов, оплачивать будем постепенно в течение нескольких лет. Мы потому не выдвинули более значительную просьбу, что ныне в течение нескольких лет для нас лучше побольше экономить»… (Мао Цзэдун. Телеграмма в ЦК относительно вопроса об отъезде Чжоу Эньлая в Советский Союз для участия в переговорах // Цзянь го илай Мао Цзэдун вэньгао — Рукописи Мао Цзэдуна со времени основания государства. — Пекин, 1987. — Т. 1. — С. 213.) Это говорит о том, что до момента приезда Мао в Москву вопрос о межгосударственном кредите еще не был согласован.
Со своей стороны нам хотелось бы отметить, что отношения между Сталиным и Мао Цзэдуном развивались стремительно. В течение нескольких лет внутренней или гражданской войны в Китае, начиная с 1946 года и по 1949 год, эти отношения от межпартийных, включавших в себя в завуалированной или тайной форме и отношения по линии ряда государственных ведомств, становились отношениями партийно-государственными, постепенно преобразовывались в сложный симбиоз из партийных и государственных отношений, то есть формально разделялись на межгосударственные и параллельно существовавшие с ними по форме, но, по сути дела, все определявшие в двусторонних связях межпартийные отношения. При этом двусторонние отношения прошли через этап своеобразных региональных межгосударственных отношений: СССР — Маньчжурия. Ситуация осложнялась и тем, что со стороны Мао Цзэдуна проявлялись намерения заключать договоры между двумя партиями (это в одно и то же время, по замыслам Мао Цзэдуна, должно было на практике обеспечивать реальную помощь со стороны Сталина, втягивать его в противостояние с Чан Кайши и США и их союзниками и в то же время постепенно утверждать тезис о равноправии и самостоятельности, отдельности и независимости двух партий, да и двух стран, наций в их отношениях) и в то же время втягивать СССР в войну против Гоминьдана, Китайской Республики и США. Что же касается кредитов или займов, то до образования КНР в указанный период Сталин предпочитал, считаясь с ситуацией в мире, не нарушать общепринятых норм межгосударственных отношений и не давать никакого повода обвинять его в прямом участии в гражданской войне в Китае, а Мао Цзэдун вынужденно соглашался с этим. Как следствие этого, обе стороны осуществляли такого рода связи по привычной и не раз возникавшей в двусторонних отношениях в XX веке формуле: центральное правительство одной из стран — местные власти, фактические местные власти одного из регионов другой страны. В данном случае такого рода отношения существовали между СССР и Маньчжурией, или Северо-Восточным Китаем. По этой линии и предоставлялись кредиты в ходе гражданской или внутренней войны в Китае до образования КНР”.
И. В. Ковалев продолжал:
«Мао, по-моему, больше всего боялся, что Сталин откажет в кредите, он понимал, в сколь тяжелом положении находится экономика СССР. В связи с этим за неделю до отъезда, 3 декабря 1949 года, он специально вызывал меня, чтобы рассказать о бедственном состоянии китайского народного хозяйства.
Еще одной причиной для беспокойства было сопротивление со стороны членов правительства из числа левых гоминьдановцев. На первом же заседании левые гоминьдановцы категорически воспротивились поездке, указывая, что, согласно традиции, “зарубежные варвары” всегда приезжали к императору Китая на поклон, но никогда не было наоборот. На том же заседании другие представители буржуазных кругов стали возражать против поездки на том основании, что она осложнит отношения Китая с Америкой, Англией, Францией и лишит страну экономической помощи с их стороны.