Сталин и Мао. Два вождя
Шрифт:
Мао Цзэдун выразил благодарность Сталину и ЦК ВКП(б), правительству СССР за помощь, под держку и понимание. Он также предложил, исходя из нынешней международной ситуации, подписать новый договор между КНР и СССР о дружбе и союзе; можно также заключить соглашения о кредите, о торговле, о воздушном сообщении и т. д. Сталин сказал: «В прошлом мы высказывали некоторые такие соображения критического характера относительно революции в Китае, которые не следовало делать. В этой связи мы чувствуем угрызения совести». «В настоящее время будет очень хорошо заключить новый советско-китайский договор о дружбе и союзе. Причем есть конкретное предложение: под этим договором поставить свои подписи мне и господину Мао Цзэдуну».
Мао Цзэдун сказал со своей обычной улыбкой: «Вы — председатель Совета Министров, я же не являюсь премьером. У нас разный калибр. Если уж надо подписывать документ, то мне надо будет позвать своего премьера». [302]
Сталин согласился с этим. Он сказал, что Чжоу
Очевидно, что Сталин очень хотел добиться своей главной цели, то есть заставить Мао Цзэдуна подписать договор между двумя государствами о союзе и дружбе. При этом Сталин предпочел бы подписать такой документ вместе с Мао Цзэдуном. Сталин желал как можно прочнее объединить две нации. Мао Цзэдун предпочитал не объединять их так прочно, как того хотел Сталин. Мао Цзэдун полагал, что пока Россия (СССР) еще не ровня Китаю (КНР). За Россией (СССР) он видел долг, имея в виду территориальные претензии прежде всего. Мао Цзэдуну важно было сохранять тезис о вечной вине России перед Китаем.
Мао Цзэдун отказался поставить свою подпись под этим документом. В то же время он был вынужден пойти на заключение такого договора.
Формулировка, в которую Мао Цзэдун облек свой отказ поставить подпись под договором наряду со Сталиным, была формально безукоризненной, но, по существу, оскорбительной для Сталина и советской стороны. Прежде всего, вообще отказ от предложения Сталина выступить на мировой арене на одном уровне с ним сам по себе выглядел как неприличное действие. Во-вторых, Мао Цзэдун поставил вопрос таким образом, что он поручает подписать договор как бы своему «меньшому брату», своему подчиненному чиновнику; тем самым, кстати сказать, прозрачно намекая на то, что этот договор не является, с его точки зрения, документом первостепенной важности, документом о вечной и нерушимой дружбе, а лишь временным вынужденным договорным актом, который не может стать вечным и главнейшим до тех пор, пока Россия не признает свою «историческую вину» перед Китаем и не возвратит Китаю якобы принадлежащие ему территории, по крайней мере полтора миллиона квадратных километров. Это тоже было выражение шовинистической натуры и высокомерия со стороны Мао Цзэдуна. В-третьих, Мао Цзэдун, по сути дела, сказал, что полагает Сталина ровней только Чжоу Эньлаю, который у него, Мао Цзэдуна, является только распорядителем делами правительства. Мао Цзэдун позволил себе сказать, что он и Сталин— деятели разного калибра, имея в виду, конечно же, не только чисто формальные моменты, которые действительно существовали, но и то, что его собственный политический вес в истории тяжелее, чем вес Сталина, что он, Мао Цзэдун, орудие более крупного калибра, чем Сталин. А ведь, по сути дела, и Сталин, и Мао Цзэдун занимали равное положение в своих странах, для своих народов, будучи их вождями. С чисто формальной точки зрения, и мы об этом уже упоминали, Сталин был главой исполнительной власти, то есть председателем Совета министров СССР. Мао Цзэдун был главой законодательной власти, то есть председателем Центрального народного правительства. При желании, если бы Мао Цзэдун захотел принять предложение Сталина, он, очевидно, мог бы настоять на таком изменении или толковании соответствующих юридических актов в КНР, что это дало бы ему возможность предстать перед народами Китая и России (КНР и СССР), перед всем миром в качестве мирового лидера, который по своему калибру равен Сталину и который подписал международный договор, имевший шанс получить известность в качестве «пакта Сталина—Мао Цзэдуна». Мао Цзэдун не хотел всего этого.
Одним словом, Сталин имел основания быть недовольным позицией Мао Цзэдуна по этому вопросу и его отношением к предложению вместе поставить подписи под двусторонним договором о союзе и дружбе.
Однако Сталин и в данном случае пошел на компромисс, поступился этими все-таки формальными и второстепенными моментами ради того, чтобы сделать главное, то есть добиться появления договора, связывающего СССР и КНР отношениями союза и дружбы.
Можно посмотреть на этот вопрос и по-иному. Вряд ли Сталин не знал о том, что Мао Цзэдун по должности—глава законодательной власти в КНР, а потому в его прерогативы не входит подписание международных договоров. Однако перед Сталиным стояла задача сохранить свой престиж и не дать возможности выступать с нападками на его позицию в Китае. Сталин предложил Мао Цзэдуну совместно подписать новый советско-китайский договор, зная, что Мао Цзэдун откажется от этого. Но честь была, как говорится, предложена. Кроме того, такое предложение Сталина свидетельствовало о том, что Сталин выступает за принцип равенства в отношениях. Он подчеркнул тем самым, что полагает Мао Цзэдуна фигурой, равной себе.
Далее, Сталин знал, что Мао Цзэдун предполагает призвать в Москву Чжоу Эньлая, в частности, имея в виду, что именно Чжоу Эньлай будет от имени КНР подписывать новый советско-китайский договор. Сталин, конечно же, не мог допустить того, чтобы под договором стояли подписи Чжоу Эньлая и его самого, то есть Сталина. Это было бы своего рода неравноправие. Мао Цзэдун в этом случае оказывался формально и внешне как бы выше Сталина. Таким образом, Сталин формально предложил Мао Цзэдуну подписать договор вместе с ним. Отказ Мао Цзэдуна развязывал Сталину руки, давал ему предлог и повод не подписывать договор наряду с Чжоу Эньлаем. Сталин выдвинул на роль полномочного представителя с советской стороны А. Я. Вышинского, в то время министра иностранных дел СССР. Таким образом, и оказалось, что с советской стороны договор подписал государственный деятель меньшего калибра, чем Чжоу Эньлай. В то же время открыто или с полным основанием осуждать СССР за это Мао Цзэдун не имел возможности, ибо Сталин сам первым предложил ему подписать договор вместе с собой.
Так, в результате сложных маневров, сохраняя лицо, обе стороны вышли из трудного положения, создававшегося в связи с формальным вопросом о том, кто подпишет договор. При этом партнеры оказались изобретательны и изворотливы, пожалуй, действительно в равной степени. Они сыграли в данном случае, как говорится, вничью.
Такое впечатление могло создаваться, если знакомиться лишь с версией китайской стороны и находить объяснения фактам, о которых предпочитали писать сторонники Мао Цзэдуна.
При обращении к двустороннему документу оказывалось, что обе стороны формально были совершенно равноправны и сохраняли лицо. Более того, становилось ясно, что Сталину и в данном случае вполне удалось найти взаимоприемлемую формулировку, согласно которой «калибры» Сталина и Мао Цзэдуна уравнивались.
В двустороннем советско-китайском коммюнике о подписании 14 февраля 1950 года договора и соглашений между Советским Союзом и Китайской Народной Республикой было сказано следующее:
«В течение последнего времени в Москве имели место переговоры между Председателем Совета министров СССР И. В. Сталиным и министром иностранных дел СССР А. Я. Вышинским, с одной стороны, и Председателем Центрального народного правительства Китайской Народной Республики г-ном Мао Цзе-дуном и Премьером Государственного административного совета и министром иностранных дел г. Чжоу Энь-лаем, с другой, во время которых были рассмотрены важные политические и экономические вопросы отношений между Советским Союзом и Китайской Народной Республикой.
... Договор и соглашения были подписаны со стороны СССР А. Я. Вышинским и со стороны Китайской Народной Республики г. Чжоу Энь-лаем». [303]
Обращает на себя внимание то, что авторы этого документа стремились сделать его сугубо межгосударственным, а не партий-
21—1897 но-государственным и что Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая в этом коммюнике именовали «господами».
Далее в ходе беседы Мао Цзэдун сказал, что империалисты на Западе испытывают крайнее беспокойство в связи с созданием Нового Китая и особенно в связи с установлением китайско-советских дружественных отношений. Они распространяют клевету, кляузничают, бросают камешек в наш огород, занимаются провокациями и сеют раздоры, вбивают клин, провоцируют раскол и вносят разлад, тщетно и сумасбродно пытаясь подорвать отношения дружбы между партиями, государствами КНР и СССР. В этом отношении мы непременно должны повышать бдительность, сорвать заговоры империалистов.
Сталин сказал, что Ленин вскрыл и показал закономерности развития последней стадии капитализма, то есть империализма, доказал, что революция пролетариата способна одержать победу в стране, которая представляет собой самое слабое звено империалистического фронта, и может построить в этой стране социализм. Основываясь на ленинизме, мы сорвали империалистическую блокаду, прорвали окружение и разгромили вооруженную агрессию, построили в СССР социализм. Конечно, империализм желал бы разрушить его. В настоящее время создан Новый Китай, силы мирового лагеря социализма намного возросли, дни империализма сочтены. Классовая борьба непременно будет обостряться, становиться все более сложной, враждебные, противостоящие нам силы с неизбежностью будут оказывать все более отчаянное сопротивление, будут вести подрывную работу. Провоцировать раздоры, стараться внести раскол, разложить революционные силы и лагерь социализма — вот те методы, которыми обычно пользуются враждебные силы.