Сталин против рептилоидов
Шрифт:
– У тебя ж есть баба, – с насмешкой отвечал товарищ Пильтус, – свою и пользуй.
– Э-э, моя не такая, у моей бабы зад от пола низко, и брюхо как у верблюда, совсем не так её люблю, а эта о-о… чак-чак медовый, смотрю на неё, и глаза сами плачут от любви.
– Бери, – милостиво даровал право на Ракель Самуиловну своему шофёру уполномоченный по закупкам.– Только не долго.
– Хозяин, – обрадовался Ибрагимка,– как долго, с такой бабой разве можно долго, с такой бабой всё будет один минут.
Товарищ Незабудка отпрянула от двери, и поняла, что предмет,
– Как говорил Пётр Ильич Чайковский своему концертмейстеру: Вот уж дудки! Шофёр в контракт не вписан! – Холодно сказала она и приготовилась отстаивать свои коммерческие интересы. – За Ибрагима придётся вам ещё раз раскошелиться, товарищ уполномоченный по закупкам.
Она снова прильнула к двери и услышала фразу, которая её сильно удивила, товарищ Пильтус повелел вальяжно, по-барски:
– Ты не забудь мне её побрить, после, как попользуешься. И как следует, а не как в прошлый раз.
– Уж не забуду, всё готово для бритья.– Обещал шофёр.– Будет гладкая как дыня.
– И смотри, чтоб не орала, у меня от их крика потом уши болят.
Глаза товарища Незабудки округлились: Это что, интересно, они собирались с неё сбривать, у неё и так, кроме как роскошных волос на голове, других волос не было. Какая ещё дыня нужна товарищу, уполномоченному по закупкам?
Она на цыпочках отбежала от двери, и села на мерзкую и влажную простыню, стала дрожащими пальцами доставать новую папироску.
«Что за чертовщина тут происходит,– думала красавица, и место это начинало нравиться ей ещё меньше,– что это за товарищ Пильтус такой, и зачем я ему нужна бритая? Что за пятна на стенах, что за потёки, почему тут так мерзко воняет?»
И тут дверь распахнулась, и перед ней во всей своей мужской красоте возник товарищ уполномоченный. Был он абсолютно наг, и на первый взгляд выглядел шикарно. Он вошел, встал в четырех шагах от кровати, опять руки в боки, демонстрируя свою мужскую стать и серьёзное, во всех отношениях, своё мужское достоинство. При других обстоятельствах Ракель Самуиловна не преминула бы возможностью рассмотреть всё как следует в его шикарном естестве, тем более, что она знала в этом толк, но сейчас ей было не до того. Она глядела на него, вглядывалась и не могла понять, что в товарище уполномоченном не так, в ушах что ли дело.
Всё вроде прекрасно, и мускулистая широкая грудь, и живот не брюхо, и ноги – столбы, заметьте, без варикозных расширений, но всё не то, всё не то! Что-то непонятное было в нём, другое, да и на груди, вдруг!.. Какое-то серое пятно, и не синяк, и не парша от грязи. Что за пятно? Не сифилис ли какой.
Красавица всё смотрела и смотрела на товарища Пильтуса, пока тот не спросил с вызовом:
– Ну, что вылупилась, никак боишься меня?
Ракель Самуиловна выдержала паузу, стряхнула пепел с папироски и вдруг встала и холодно произнесла:
– Товарищ, меня сам Борис Савинков в губы целовал, отправляя на акты, и те акты, товарищ, уполномоченный по закупкам табака, были совсем не половые, так что вы не волнуйтесь, я вас не боюсь.
– Не боишшшьсся? – С каким-то страшным придыханием переспросил уполномоченный. И добавил многообещающе. – Я бы на твоём месте боялссся бы. Кстати, бритость лобка твоего мне импонирует. Ссссвежжжо, как говоритссся, актуально.
– Спасибо за комплимент, – сухо сказала красавица, – а вот мне ваше хамское поведение не по душе.
– Ничего, потерпишшшшь, терпеть недолго осталосссс.
Его лицо вдруг… как поплыло, что ли, поехало в стороны, растягиваясь, или нет, не поехало, но только полные губы его вдруг вытянулись в полоску и исчезли, совсем. А рот его стал огромным, от уха и до уха.
«Господи, – вспомнила Бога марксистка Ракель Самуиловна, – что со мной, неужто отравили меня, но чем? Но когда?»
А из огромного рта ответственного работника Мосгосторга потекла тонкой струйкой чёрно-маслянистая жидкость. Потекла, потекла да не вытекла, вернее, вытекла лишь на ладонь и вдруг утекла обратно ему в рот, в пасть.
Как не шокирована была товарищ Незабудка увиденным, как не ужасно было её состояние, всё же рассудок красавицу не покидал:
– Не вздумайте это глотать, – насмешливо сказала она,– да и к доктору вам надо бы. На вас лица нет. Кстати, неплохая у вас кожа, я из точно такого ридикюль себе хочу купить.
– Шшутишь, ещщё, шшалава эсссеровссская! – Вдруг скатился на шипящую брань товарищ Пильтус. – Не буду я жжждать Ибрагимку, перебьётссся он, начну тебя шшшкуру потрошшшшить помаленьку.
При каждом его слове, снова и снова, из пасти вырывался чёрный, тонкий жгут, раздвоенный на конце, и тут же нырял в пасть обратно. Он поднял руку, и рука его была уже не рука, а лапа, с четырьмя пальцами и серая как будни в таёжной Чите. А на каждом пальце, вместо розового ногтя, чернел коготь орлиный.
И тут Ракель Самуиловна поняла, дальше тянуть нет смысла. Она сделала шаг назад и из чулка, с задней поверхности бедра, достала дамский шестизарядный «Браунинг», калибра шесть и тридцать пять миллиметров. Тихий щелчок оповестил всех присутствующих, что предохранитель снят.
– Иссспугать меня решила, шшшваль,– зашипел уполномоченный, увидав пистолетик.– Вот этим вот? Умел бы смеяться – смеялссся бы.
– Товарищ, вы много нюхали кокаина, как Айседора Дункан, поглядите, до чего он вас довёл,– холодно отвечала красавица.
И действительно, товарищ Пильтус был уже абсолютно сер, и весь покрыт какими-то пупырышками. Вот только глаза его были желты, нет, не желты, они были великолепного золотого цвета, со зрачками как у кошки, то есть от неба к земле. Он смотрел на неё этими красивыми глазами и видимо думал, что делать, или ждал когда появится Ибрагимка. В общем, нападать он не решался, даже когтистую лапу опустил, а вот искать решимости, бывшей террористке Незабудке Ракель Самуиловне, нужды не было, она всегда была решительной женщиной, и ждать Ибрагимку она не собиралась, да и прекрасно-золотые глаза товарища Пильтуса её вовсе не пленяли. Она понимала, что просто так отсюда её не выпустят.