Сталин. Большая книга о нем
Шрифт:
Сванидзе была тенью Иосифа. Аллилуева же хотела самостоятельности, мечтала, как
станет трудиться, а потому прилежно училась на факультете искусственного волокна. Самым
ценным для нее предметом обстановки в комнате была чертежная доска.
По словам дочери, она жаждала самостоятельной работы, ее угнетало положение «первой
дамы королевства».
Аллилуева осталась, пожалуй, единственным человеком в стране, кто не испытывал ужаса
и благоговения перед Сталиным.
Во время очередной первомайской демонстрации, шествуя в колонне Промакадемии,
Аллилуева говорила, глядя на стоящего на Мавзолее вождя: «Мой-то опять не надел шапку.
Простудится».
Но иногда нервы сдавали и у нее. На одном из семейных ужинов, когда маленький Вася
начал капризничать за столом и отказываться есть, она не выдержала и закричала: «Как ты
смеешь не есть, когда миллионы детей голодают?!»
Взбешенный Сталин встал и вышел из-за стола.
«Жить с тобой невозможно», — скажет он жене. А потом, помолчав, добавит: «Но и без
тебя жить невозможно».
Приемный сын Сталина Артем Сергеев описывал Надежду Сергеевну и ее манеру
Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»
30
одеваться:
«Очень скромно, очень элегантно: как правило, темно-синий шерстяной жакет,
темно-синяя юбка немного ниже колен и белая блузка, черные туфли-лодочки. Никаких
украшений, никакой парфюмерии, косметики. На ней эта скромная одежда прекрасно
смотрелась. Она мне казалась самой красивой женщиной, какая только есть, и надетое на ней
казалось лучшим из всего, что может быть. Она всегда была очень собрана, подобрана,
аккуратна.
Она очень четкой в делах была. Для детей был определенный порядок, режим: и в еде, и в
поведении, и в работе. Соблюдался четкий распорядок: во сколько нужно встать, когда что
делать. Надежда Сергеевна требовала этого и следила за исполнением. Правда, в их доме
соблюдать совершенно неукоснительно все не всегда удавалось, потому что если Сталин
приходил немного раньше обычного домой, то для детей режим тут же нарушался, и начиналось
общение с ним: какие-то вопросы, очень интересные разговоры, и не поучения, а рассказы о
чем-то, обогащавшие память, кругозор.
Надежда Сергеевна была внешне немножко строже, казалось, требовала больше четкости.
Если надо было что-то делать, то Сталин разъяснял, советовал, как лучше, а от нее следовали
четкие и короткие указания. И, может быть, менее приятные в восприятии детей».
Артем Сергеев отмечал также, что у Аллилуевой «были постоянные, очень сильные,
совершенно невыносимые головные боли. Она часто держалась за голову
«Голова, голова». Она нередко ездила в Германию якобы к работавшему там старшему брату. Но
в действительности, чтобы показаться немецким профессорам».
У Аллилуевой были больные нервы, об этом свидетельствуют едва ли не все ее близкие.
Иногда даже возникает вопрос — а не это ли стало причиной ее ухода из жизни?
Дочь Надежды тоже наверняка слышала подобные вопросы. А потому пыталась ответить
на них в своих мемуарах.
«Из мамы делают теперь то святую, то душевнобольную, то невинно убиенную. А она
вовсе не была ни тем, ни другим, ни третьим. Она была просто сама собой. С детских лет
сложился ее цельный, стойкий характер».
Но даже этой стойкости не хватило, чтобы выдержать жизнь с Иосифом.
Слова Светланы о последних днях матери: «Лицо ее замкнуто, гордо, печально. К ней
страшно подойти близко, неизвестно, заговорит ли она с тобой. И такая тоска в глазах, что я и
сейчас не в силах повесить портрет в своей комнате и смотреть на него; такая тоска, что
кажется, при первом же взгляде этих глаз должно было быть понятно всем людям, что человек
обречен, что человек погибает, что ему надо чем-то помочь.
Мама была очень скрытной и самолюбивой. Она не любила признаваться, что ей плохо.
Не любила обсуждать свои личные дела.
Мамина сестра, Анна Сергеевна, говорила, что в последние годы своей жизни маме все
чаще приходило в голову — уйти от отца.
Анна Сергеевна всегда говорит, что мама была «великомученицей», что отец был для нее
слишком резким, грубым и невнимательным, что это страшно раздражало маму, очень
любившую его».
Большим ударом для Надежды Сергеевны стал арест восьми ее однокурсниц по
Промакадемии. Она позвонила главе НКВД Генриху Ягоде и потребовала их немедленного
освобождения. А тот ответил, что ничего не может сделать, так как арестованных уже нет в
живых, они скоропостижно скончались в тюрьме от инфекционной болезни.
Аллилуева замкнулась в себе, перестала улыбаться. Анастас Микоян сравнивал ее облик с
Мадонной Джорджоне.
Сам Сталин в последние годы своей жизни рассказывал дочери, как они ссорились с
Надеждой. Та уже в 1929 году пыталась убедить мужа не пускать в дом Лаврентия Берию,
которому не доверяла. Сталин требовал предоставить факты.
А она только кричала: «Я не знаю, какие тебе нужны факты, я же вижу, что он негодяй! Я
не сяду с ним за один стол!»
Сталин отвечал: «Ну тогда — убирайся вон! Это мой товарищ, он хороший чекист».