Сталин. По ту сторону добра и зла
Шрифт:
Да и как мог этот, с позволения сказать, партиец, у которого не было денег на билет из Тифлиса до Батума, без особых проблем проделать путь из Сибири в Закавказье, который, по самым скромным подсчетам, тянул на сто с лишним рублей? А это жандармское удостоверение, о котором рассказывал Коба товарищам и которое служило ему охранной грамотой на протяжении всего пути? Именно эта история с удостоверением и вызвала самые большие подозрения.
Конечно, по-своему батумские подпольщики были правы. О том, как работает охранка, они знали не понаслышке, и подпускать к себе человека, рассказ которого вызывал у них сомнения, было очень опасно. При этом они упускали одну небольшую, но очень важную деталь. Как умудрился Коба добраться из Сибири в Тифлис без денег, и по сей день остается загадкой. Но если
Существовала и другая причина, по которой Рамишвили опасался Кобы. Наслышанный о его неуживчивости и упрямстве Рамишвили не без оснований опасался конкуренции со стороны Кобы. К тому же он не мог не понимать, что Коба с его напористостью и грубостью мог оказать на комитет самое нежелательное влияние.
Так и не получив вотума доверия, Коба был вынужден уехать из негостеприимного Батума в Тифлис. Как и на что он жил все это время, и по сей день остается загадкой, но, судя по тому, что он просил Наталью Сихарулидзе приехать к нему, не бедствовал. По всей вероятности, он видел в этой красивой и сильной духом женщине не только товарища по общей борьбе, но она отказалась принять его предложение. Возможно, Коба ей не нравился. Да и не могла она покинуть Батум после состоявшейся в нем 1 марта 1904 года крупной демонстрации. Почти весь прежний комитет был арестован, и она посчитала себя обязанной помогать Г.С. Сохорошвили, ближайшему другу убитого в тюрьме Ладо Кецховели, создавать новую организацию.
И тогда Коба приехал в Батум сам. Он все рассчитал правильно: Рамишвили был арестован, а новый руководитель комитета был настроен к Кобе куда лояльнее. Коба принял участие в нескольких заседаниях, и, когда во время одного из них к нему подошла улыбающаяся Наталья, он с неожиданной для всех злобой крикнул: «Отойди от меня!»
Это восклицание объясняет многое. Конечно, Коба видел в этой неординарной женщине не только товарища и, получив от нее отказ, воспылал к ней ненавистью. Что, безусловно, не делало ему чести. Злоба и мстительность хороши по отношению к врагам, а с даже отвергнувшей его женщиной надо было искать другой язык. Но вся беда была как раз в том, что другого языка у него не было... Не радовал Кобу и новый руководитель комитета. Да, тот разрешал ему посещать собрания, но до активной работы не допускал, а он жаждал борьбы, подвига. Ему же предлагали обсуждать второстепенные вопросы. Помимо всего прочего, ему уже начинали надоедать косые взгляды товарищей, и на празднике 1 мая 1904 года, который члены Батумского комитета решили отметить на море, он сорвался. Разгоряченный вином Коба вспылил, завязалась драка, и он был довольно сильно избит.
Не входя в объяснения, Коба обратился к работавшему кондуктором И. Мшвидабадзе, и тот отвез его в Гори. В Тифлисе его никто не ждал, да и не мог он после всего случившегося показываться на глаза своим товарищам. Ему обязательно пришлось бы давать объяснения, а делать этого ему, по всей видимости, не хотелось. Ведь виноват всегда тот, кто оправдывается. И он решил на какое-то время исчезнуть, а когда все забудется, как ни в чем не бывало вновь появиться в какой-нибудь наиболее подходящей для этого точке. Ведь жизнь не стояла на месте, и никто из подпольщиков не знал, как сложится его судьба уже завтра.
Конечно, настроение у него было неважное. После побега прошло уже несколько месяцев, а он вместо настоящего дела успел прославиться как агент охранки и скандалист. В довершение ко всему Коба сильно заболел и несколько недель не выходил из дома. Все это время он напряженно думал над тем, как с наименьшими потерями выйти из того неожиданного тупика, в котором он очутился. И он нашел блестящий, как ему казалось, выход, решив перейти от обороны к наступлению и... вынести свое дело на партийный суд. А вернее, на суд руководящего партийной организацией Союзного комитета, который был образован на I съезде социал-демократических организаций Кавказа, где и было принято решение об их объединении в Кавказский союз РСДРП в 1903 году.
Коба вышел на находившегося в глубоком подполье М.Г. Цхакаю, и тот попросил его ознакомиться с материалами II съезда партии и высказать свое мнение о ее расколе на большевиков и меньшевиков. Коба с большим интересом принялся за изучение той ожесточенной борьбы, в которой проходил II съезд и которая, в конце концов, привела к расколу в партии и весьма серьезным последствиям для всей будущей истории России.
На съезде впервые в программу партии было введено положение о диктатуре пролетариата, которая определялась как «завоевание пролетариатом... политической власти». И с этим никто не спорил. Дискуссии начались с обсуждения первого пункта устава партии. Ленин стоял за небольшую партию из организованных и дисциплинированных профессиональных революционеров. Формулировка Мартова открывала дверь в партию практически всем, оказывающим ей «личное содействие под руководством одной из организаций». И после ухода со съезда делегатов Бунда и Мартынова, и Акимова он разделился на большевиков и меньшевиков.
Оказавшийся в большинстве Ленин сразу же показал твердость своих намерений по изгнанию меньшевиков из партии, и когда Г.В. Плеханов начал настаивать на примирении с его идейными противниками, он вышел из коллегии «Искры». Газета стала органом меньшевиков, и Ленину, который насмерть стоял за чистоту своей партии, пришлось организовывать свою независимую фракцию. Надо ли говорить, сколько стрел было направлено в человека, который осмелился бросить вызов признанному российскому марксисту Плеханову. Его обвиняли в «сектантском духе исключительности», в бонапартизме и в том, что он «смешивает диктатуру пролетариата с диктатурой над пролетариатом». Вера Засулич откровенно писала, что у Ленина было такое же представление о партии, как у Людовика XVI о государстве. Иными словами: «Партия — это я!»
Близкий к «Искре» Л. Троцкий опубликовал обличавший Ленина памфлет «Наши политические задачи» и, написав на брошюре «Дорогому учителю Павлу Борисовичу Аксельроду», подарил его одному из лидеров меньшевиков. Пройдут годы, и эта надпись будет стоить ему очень дорого... Но что самое интересное, так это то, что уже тогда Троцкий предсказал ту ситуацию, при которой «партийная организация замещает собой партию, ЦК замещает партийную организацию, и, наконец, диктатор замещает собою ЦК». Все так и случилось, только уже при том самом человеке, который в это время томился в баиловской тюрьме.
И по сей день очень многие непосвященные весьма наивно полагают, что расхождение между большевиками и меньшевиками заключалось только в каком-то там параграфе о членстве в партии. Но, конечно же, было далеко не так, а намного сложнее.
Главная причина раскола — разные взгляды на развитие революции в России и соответственно этому пути самой России. Обе противоборствующие стороны цеплялись за марксизм, который представлял собою одновременно изложение законов общественного и экономического развития и руководство по применению как насильственных, так и ненасильственных методов борьбы за проведение этих законов в жизнь. И оба этих аспекта были объединены одной предпосылкой о том, что вся человеческая деятельность подчинена процессу непрерывной эволюции, которая в то же время не обходится без отдельных прерывающих ее революций. По сути дела, это было теоретическое обоснование, поскольку и Маркс, и Энгельс писали свои труды отнюдь не как руководство к действию. Но в России к этому обоснованию подошли иначе.
О чем говорили Маркс и Энгельс? Только о том, что социалистическая революция может произойти в развитой капиталистической стране, где уже давно все построено и осталось только насильственным или ненасильственным путем заменить собственность буржуазии на общественную собственность пролетариата. Иными словами, между буржуазной революцией и революцией пролетарской должно пройти значительное время, необходимое для политического созревания «могильщика буржуазии». Сначала должна была произойти буржуазно-демократическая революция, так как капитализм мог достигнуть своего полного развития в России только в результате буржуазной революции. Без этого развития русский пролетариат не мог достаточно окрепнуть для осуществления социалистической революции.