Сталин. По ту сторону добра и зла
Шрифт:
Надо полагать, вождь был не настолько упрям, чтобы не понять всей справедливости брошенных в его адрес упреков. Хотя и мог бы, наверное, объяснить, что лично ему, теоретику и тактику будущей революции, сейчас в России делать было нечего. Теперь никто уже не скажет, что думал сам Ленин по этому поводу, но, надо полагать, догадывался, что он нужен для куда более важных дел, нежели для организации стачек или выпуска листовок.
Да, все это сыграло свою роль, и все же главным были не газеты и листовки, а сам ход российской истории, который с давно уже предрешенной определенностью шел навстречу революции. Тем не менее навстречу «бакинской фронде» Ленин пошел. С 1910 года он начал вести постоянную переписку с членами Бакинского
Что же касается Кобы, то он продолжал высказывать свои собственные взгляды и в 1909 году в противовес Ленину выступил за бойкот III Государственной думы. На его весьма просвещенный взгляд практика: «Ильич немного переоценивал значение таких (легальных. — Прим. авт.) организаций».
Не мог он согласиться и с ленинской политикой постоянного нагнетания напряжения в отношениях с меньшевиками. Ленин спорил в кафе, и вся радость победы в таких спорах могла принести разве что моральное удовлетворение. Коба же каждый день общался с ними на заводах и фабриках, и любое ухудшение отношений между ними мгновенно отражалось на отношениях с рабочими. Потому и говорил о борьбе Ленина за возрождение партийной организации как о «буре в стакане воды». Каковой она по большому счету и являлась. Сколько бы ни спорил Ленин с меньшевиками и эсерами, получив власть, он попросту обратил против них оружие — самый действенный аргумент в любых спорах.
Не был так однозначен Коба и в своем отношении к ликвидаторам и даже после Пражской конференции требовал им известных уступок. Опять же из-за знания реальной жизни в России. В отличие от Ленина и других «писателей», он слишком хорошо знал, что на деле означает разъединение, и требовал на страницах «Правды» единства социал-демократов во что бы то ни стало, без всяческого различия фракций. Ну а когда вышел знаменитый «Материализм и эмпириокритицизм» Ленина, он не смог скрыть некоторого разочарования. «По-моему, — писал он в одном из писем, — некоторые отдельные промахи Ильича очень метко и правильно отмечены. Правильно также указание на то, что материализм Ильича во многом отличается от такового Плеханова, что вопреки логике (в угоду дипломатии?) Ильич старается затушевать...»
В другом своем письме к М.Г. Цхакае он откровенно высказывался о том, что эмпириокритицизм имел и хорошие стороны, что говорило не только о его понимании философии, но и о собственном взгляде на ее проблемы... Впрочем, Ленину не было, по всей видимости, никакого дела до мнения мало кому известного грузина. Да и что ему какой-то там Коба, если в своей борьбе за идеи он сходился лицом к лицу с такими корифеями, как Плеханов, Аксельрод и «умница» Мартов?
И в связи с этим возникает еще одна загадка. Некоторые исследователи биографии Сталина уверенно говорят о том, что Ленин прекрасно знал и ценил Кобу уже в 1913 году. Но как же тогда объяснить следующую фразу из его письма Зиновьеву в конце 1915 года: «Не помните ли вы фамилию Кобы?» Да и в своем послании В.А. Карпинскому Ленин просит: «Большая просьба: узнайте (от Степко или Михи и т.п.) фамилию «Кобы» (Иосиф Дж...? мы забыли). Очень важно!»
Странно... С одной стороны, «чудесный грузин» и приватные беседы об «эксах», с другой — «уточните фамилию». Трудно себе представить, чтобы Ленин забыл, как зовут Плеханова или Мартова, а тут... Хотя чего удивительного! Если Ленин и ценил тогда Кобу, то, по всей видимости, точно так, как ценит генеральный конструктор ракет хорошего токаря, и он всегда оставался для Ленина человеком из второго, если даже не из третьего ряда.
Тем не менее в 1912 году Сталин вошел в состав ЦК РСДРП и стал одним из трех членов Русского бюро. Что именно вменялось ему в обязанности, неизвестно и по сей день, но то, что именно
Но все это будет уже потом, а пока Коба переживал личную трагедию. 22 ноября 1907 года на руках своего мужа умерла заболевшая тифом Като. К всеобщему удивлению, жену революционера отпевали по православному обряду, и вот тут-то все увидели совершенно другого Кобу, растерянного и поникшего. С каменным лицом стоял он у гроба и даже не старался скрыть своего горя. «Когда небольшая процессия достигла кладбища, — рассказывал Иремашвили, — Коба крепко пожал мою руку, показал на гроб и сказал: «Сосо, это существо смягчало мое каменное сердце; она умерла, и вместе с ней последние теплые чувства к людям. Он положил правую руку на грудь: «Здесь внутри все так опустошено, так непередаваемо пусто».
Хорошо знавший железный характер своего приятеля Иремашвили с нескрываемым изумлением смотрел на него. Видно, так оно и было на самом деле, и в том бедном маленьком домике, где умерла Като, Сталин потерял свою первую и единственную любовь. Чуть ли не на следующий после похорон день он отправил сына Якова к тетке.
Смерть жены еще больше ожесточила его, и, как вспоминал все тот же Иремашвили, именно «после смерти жены Коба стал ревностным организатором убийств князей, священников, буржуа».
В начале 1908 года Коба снова исчез из поля зрения всех своих биографов и историков. Трудно сказать, так ли это было на самом деле, но, похоже, он снова отправился за границу на встречу с Лениным. Причина была все та же: нехватка денег. И, конечно же, даже Коба не решился на новое дело без санкции верховного вождя. Слишком уж большой шум вызвало ограбление Тифлисского банка.
Ленин такое разрешение дал, и Коба вместе с С.И. Кавтарадзе и другими товарищами стал готовить новое дерзкое ограбление, решив на этот раз завладеть четырьмя миллионами рублей, которые везли морем в Баку для Туркестанского края. По каким-то причинам ограбление сорвалось, и тогда Коба, или, как его стали называть после ограбления Тифлисского банка, Нижарадзе, совершил налет на флотский арсенал и вооружил свою дружину.
Жандармы подозревали его в причастности к ограблению арсенала, и бакинская охранка стала проявлять к нему еще большее внимание. «15 марта 1908 года, — писал 20 декабря 1939 года «Бакинский рабочий», — Бакинский комитет собрался на межрайонную конференцию РСДРП, на которой присутствовали 60-65 человек. В их числе были товарищи Сталин, Шаумян, Спандарян, Азибеков, Джапаридзе, Мамедьяров. Еще накануне, 14 марта, через провокатора жандармерия узнала о предстоящей конференции. Власти рассчитывали одним ударом разгромить большевистскую организацию, захватить весь состав партийной конференции и тем самым обезглавить бакинский пролетариат.
Когда делегаты узнали об окружении дома полицией, они выломали забитую дверь, ведущую в зрительный зал (конференция проходила в Народном доме), проникли туда и, смешавшись с присутствующими на спектакле и воспользовавшись общей суматохой, ушли из Народного дома».
Да, Кобе и на этот раз удалось уйти от ареста. Но вечно везти не могло, и, как это было для него ни печально, дни его пребывания на свободе были уже сочтены...
Попался он, как это чаще всего и бывает, совершенно случайно. В ту роковую для него ночь на 25 марта 1908 года начальник местной сыскной полиции Алексей Павлович Азбукин вместе со своими подчиненными обходил притоны, где всегда можно было найти лиц, которые интересовали уголовную полицию. В числе нескольких подозреваемых он задержал и жителя селения Маквини Когана Бесовича Нижарадзе, при котором была найдена переписка партийного содержания.