Сталин. По ту сторону добра и зла
Шрифт:
Пройдет совсем немного лет, и во время борьбы с оппозицией Сталин напомнит Каменеву и Зиновьеву об их предательстве и о том, как сам Ленин назвал поступок своих «бывших» товарищей «безмерной подлостью» и «жульничеством».
Но... было ли то самое предательство, в котором обвинялись Каменев и Зиновьев? И как же тогда соотнести с «жульничеством» и «предательством» слова Троцкого, которые он произнес на заседании Петроградского Совета. «Нам говорят, — сказал он, — что мы готовим штаб для захвата власти. Мы из этого не делаем тайны».
Правда, уже на следующий день Лев Давидович, не моргнув глазом заявил дислоцированным в Петрограде казакам: «Вам говорят, будто Совет собирается 22 октября устроить какое-то восстание, сражение с вами, стрельбу на улицах, резню. Те, кто сказал вам это, — негодяи и провокаторы».
И если это так, то этими самыми провокаторами и негодяями были Ленин и... он сам. По той простой причине, что большевики никакой тайны из подготовки к вооруженному восстанию и не делали. Да и как ее можно было скрыть при хорошо налаженной работе охранки? И все дело как раз и заключалось в том, что этой самой работы не было. А иначе как бы смог несколько дней заседать в столице VI съезд партии, после того как все большевистские вожди оказались в тюрьме, а сам Ленин подлежал аресту как государственный преступник? Ведь на съезде присутствовали почти 300 делегатов, и тем не менее он благополучно завершился.
Так что не было никакого предательства, а была самая обыкновенная борьба за свои идеи. А если бы таковое и имело место, то вряд ли оба «штрейкбрехера» заняли бы столь высокие посты в политическом руководстве страны. Как ни печально, но это тоже была учеба, учеба лжи, лицемерия и аморальности, иными словами, всего того, что называется большой политикой. И Сталин этих уроков не забыл, как он не забывал ничего. Пройдет не так уж много времени, и он докажет Троцкому, что был хорошим учеником...
Пережив несколько довольно неприятных для своего самолюбия минут 20 октября, Сталин тем не менее явился на следующий день на заседание ЦК, на котором была принята предложенная им повестка работы II Всероссийского съезда Советов. Судя по всему, именно тогда был наконец-то определен час выступления. «Положение правительства непрочно, — писал вождь, — его необходимо свергнуть, чего бы это ни стоило. Всякое промедление смерти подобно!»
Открытие съезда было перенесено на 25 октября, и именно тогда Ленин произнес свое знаменитое: «Сегодня — рано: завтра — поздно». И это отнюдь не было игрой слов. 24 октября в Питер приехали еще не все делегаты съезда, а 26 октября съезд уже начал бы свою работу. «Мы, — заявил Ленин, — должны действовать 25 октября — в день открытия съезда, так, чтобы сказать ему — вот власть...» Иными словами, надо было сделать все так, чтобы съезд был поставлен перед фактом и не смог принять самостоятельного решения. Что ж, все в стиле большевиков: обмануть, опередить... Вот только обманут они в конечном счете самих себя...
Впрочем, существует и другая версия этого самого «рано-поздно». И все дело было в том, что Временное правительство намеревалось в те самые дни заключить сепаратный мир с воевавшими на стороне Германии государствами. Понятно, что оплатившего все расходы «купца революции» Парвуса подобное положение дел не устраивало, и он усилил нажим на Ленина. Но, с другой стороны, этот мир был нежелателен и самому Ильичу, поскольку в известной степени выбивал у него из-под ног почву.
Да и как знать, не планировал ли непредсказуемый Керенский сделать следующий шаг по выходу из войны и начать переговоры с Германией.
Тем не менее, когда с высоты сегодняшнего дня читаешь все эти «рано» и «поздно», ничего, кроме грустной улыбки, они вызвать не могут. И чего бы стоили все эти заседания и переодевания вождя, если бы не Керенский. Злой гений русской революции, он и здесь сказал свое веское слово, и, судя по его переговорам со Ставкой, совершенно не опасался «каких-либо волнений». Но, в конце концов, очнулся и он. В Петроград были вызваны войска с фронта, по улицам разъезжали казачьи патрули, и Временное правительство намеревалось за день до начала работы II съезда взять Смольный и арестовать лидеров большевистской партии.
Петроградские гостиницы и общежития были буквально набиты офицерами, готовыми вступить в бой с большевиками. Но... так и не вступили. Сгубил русский беспорядок. И вместо того чтобы серьезно готовиться к выступлению, офицеры, по свидетельству очевидцев, «лишь бестолково собираются группами, суетятся и не знают, куда им приткнуться. Оружия, кроме шашек и револьверов, у них нет, распоряжений со стороны военного начальства о том, чтобы куда-нибудь явиться, сорганизоваться, никаких не получается, и приходится ждать, как стаду баранов... На военных верхах царит полнейший хаос... Александр Федорович, конечно, занят «высшею политикой»...»
Завидное хладнокровие (или не столь завидную глупость) проявил Александр Федорович и 24 октября, в день, когда подготовка к перевороту шла полным ходом. Заявив на заседании Совета республики, что он никогда не стремился к «неоправданным репрессиям», он в то же время отметил, что большевики так и не освободились от ошибок. А потому и запросил одобрение на решительные меры.
Но куда там... Сразу же начались споры, и Совет Российской республики 122 голосами против 102 осудил деятельность правительства и потребовал от «Комитета общественного спасения» «ликвидировать конфликт с большевиками». И это за день до своего разгона!
Одним словом, все было, как всегда: по-русски бестолково. И надо ли удивляться тому, что, вместо того чтобы нанести мощный удар по всему фронту, Керенский ограничился только нападением 24 октября на типографию «Рабочий путь». Конфисковав дневной выпуск, юнкера уничтожили несколько матриц, опечатали вход в типографию и выставили охрану.
Уже через час в Смольном состоялось заседание ЦК, и на нем было принято решение отбить типографию и наладить выпуск газеты. Сталин на заседании отсутствовал, что вполне понятно: как главный редактор он был уже на месте и принимал соответствующие меры для выпуска газеты. И в 11 часов утра газета вышла из печати.
Днем Сталин выступил на очередном митинге в Политехническом институте. Куда, кстати, ему и принесла очередную записку вождя Фофанова. А затем он... пропал! Что, конечно же, не может не показаться на первый взгляд странным. Вообще, принято считать, что в сентябре — октябре 1917-го Сталин, по словам Дейчера, «отошел даже уже не в тень, в сумерки». Его уход в политическое небытие объяснялся в первую очередь тем, что в конце августа из тюрем вышли все видные большевики, и Сталин перестал играть заглавную роль в партии.