Сталин. Жизнь одного вождя
Шрифт:
Весна и лето 1939 г. прошли в бесконечных дипломатических маневрах и переговорах. Разобраться в их сути и реальных намерениях сторон было непросто самим участникам событий, не говоря уже о современных историках. Никто не доверял никому, каждый старался перехитрить партнера. Переговоры СССР с Великобританией и Францией не стали исключением. Они шли трудно и плохо, несмотря на усилия советского наркома иностранных дел М. Литвинова [444] , связавшего свою политическую репутацию с курсом на сплочение антигитлеровских сил с участием СССР. В начале мая 1939 г. Сталин сделал решительный шаг, отправив Литвинова в отставку. Наркомом иностранных дел по совместительству был назначен председатель правительства Молотов. Это был, несомненно, дружественный жест в сторону Германии. Кроме того, с приходом Молотова изменился механизм принятия внешнеполитических решений в СССР. Сталин сумел полностью сосредоточить внешнюю политику в своих руках, не только по существу, как было и ранее, но также технически. Молотов как постоянный собеседник или слушатель был более удобен для Сталина, чем Литвинов, довольно редко посещавший сталинский кабинет. Этот организационно-политический аспект сыграл важную роль. Сталин приспосабливал систему высшей власти к своим привычкам и ритму жизни. Замена Литвинова Молотовым была частным случаем такого приспособления.
444
Литвинов Максим Максимович (1876–1951) – старый член партии большевиков, долгие годы занимал пост заместителя наркома, затем наркома иностранных дел СССР. В конце 1930-х годов попал в опалу. Во время войны Сталин решил использовать связи Литвинова и его неплохую репутацию на Западе, назначив его послом в США. Ближе к концу войны Литвинов был окончательно удален от дел, но не арестован и умер своей смертью.
Чего больше хотел Сталин – нажать на западных партнеров или протянуть руку нацистам? Существует соблазн полагать, что Сталин задолго до рокового 1939 г. принял твердую линию на сближение с Гитлером. На поверхности лежат такие аргументы, как родство тоталитарных режимов и недоверие к переменчивым и отступавшим перед грубой силой западным демократиям. Однако на самом деле общие соображения – шаткий фундамент. Мы располагаем фактами, которые говорят и за, и против такой точки зрения. По свидетельству Микояна, Сталин одобрительно высказывался о чистках 1934 г., проведенных Гитлером [445] . Известны зондажи на предмет установления контактов с Гитлером, предпринятые по инициативе Сталина [446] . Наконец, дело увенчалось впечатляющей демонстрацией советско-германской «дружбы» осенью 1939 г. Однако противоположных примеров тоже немало – заметная антинацистская пропаганда в СССР, массовые репрессии против советских немцев, проводимые несмотря на резкую реакцию нацистского правительства. Сигналы к сближению чередовались у Сталина с явным раздражением против Гитлера. В сентябре 1938 г. на записке НКВД о ликвидации кладбища времен Первой мировой войны немецких солдат и офицеров в Ленинградской области Сталин поставил не просто свою обычную резолюцию «за», но разразился эмоциональным замечанием: «Правильно (снести и засыпать)» [447] . По утверждению германского переводчика на переговорах И. Риббентропа в Москве, Сталин отверг проект оптимистического коммюнике для печати со словами: «Не думаете ли вы, что мы должны несколько больше считаться с общественным мнением в обеих наших странах? В течение многих лет мы ушатами лили помои друг на друга […]» [448] . Это свидетельство выглядит вполне правдоподобно. У Сталина были все основания делать такие заявления.
445
Микоян А. И. Так было. М., 1999. С. 534.
446
Случ С. З. Сталин и Гитлер, 1933–1941: расчеты и просчеты Кремля // Отечественная история. 2005. № 1. С. 98–119.
447
РГАСПИ. Ф 17. Оп. 166. Д. 592. Л. 107.
448
Откровения и признания. Нацистская верхушка о войне «третьего рейха» против СССР / сост. Г. Я. Рудой. М., 1996. С. 65.
В любом случае, какими бы ни были истинные настроения и предпочтения Сталина, инициатива заключения советско-германского пакта о ненападении исходила от Гитлера. События стали развиваться стремительно, когда Гитлер решил, что его вторжение в Польшу требует демонстрации лояльности со стороны России. Форсируя заключение соглашения со Сталиным, Гитлер бросил на чашу весов свой последний аргумент. 21 августа он отправил советскому вождю личное послание, в котором содержался более чем прозрачный намек на скорую войну с Польшей и выражалось исключительно нетерпеливое желание заключить советско-германский пакт о ненападении в считаные дни. С этой целью Гитлер просил принять в Москве уже 22, в крайнем случае 23 августа своего министра иностранных дел Риббентропа. В тот же день, 21 августа, Молотов вручил германскому послу в Москве ответное письмо Сталина Гитлеру. Сталин дал согласие на приезд Риббентропа 23 августа [449] .
449
Документы внешней политики СССР. 1939. Т. XXII. Кн. I. М., 1992. С. 624; Кн. 2. С. 585. Эта переписка сохранилась также в личном архиве Сталина – РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 296. Л. 1–3.
Сталин и Молотов приняли Риббентропа именно в этот день. Встреча была вежливой и даже дружеской. Обе стороны получили то, что хотели. Наряду с пактом о ненападении был подписан секретный протокол, подготовленный по настоянию Сталина. В соответствии с ним Германия и СССР произвели между собой раздел Восточной Европы. Восточные области Польши (Западная Украина и Западная Белоруссия), Латвия, Эстония, Финляндия признавались сферой советских интересов. Германия поддержала также советские притязания на Бессарабию. Вскоре в результате новых согласований в советскую сферу влияния вошла также Литва. В общем, это был своеобразный Брестский мир наоборот. Гитлер нуждался в безопасности границ с СССР и заплатил за это территориальными уступками.
Сталин держал в своих руках все нити советско-германских переговоров, допуская к ним лишь Молотова. Соглашение с Гитлером было его детищем. Вошедший в историю под названием «пакт Молотова – Риббентропа», фактически это был договор Сталина и Гитлера. Сталин брал на себя всю ответственность за «дружбу» с Германией, и у него определенно для этого были свои мотивы. Именно эти мотивы представляют особый интерес для биографов советского диктатора.
Начнем с морально-политических аспектов проблемы. Сталин, как и его наследники, вполне осознавал, что любые договоренности с Гитлером морально ущербны, уязвимы с политической точки зрения и могут быть восприняты крайне отрицательно. Лучшее тому доказательство – упорство, с которым в СССР отрицали наличие секретного протокола и объявляли фальшивками его копии, увидевшие свет. Сталин понимал, что резкий поворот от ненависти к дружбе с нацистами неизбежно породит идеологическую дезориентацию как внутри СССР, так и в мировом коммунистическом движении. Однако эта проблема была в конечном счете второстепенной. Ее решили при помощи простых идеологических объяснений: так нужно для интересов социализма. Для сомневающихся, как всегда, были припасены репрессии. Моральный аспект проблемы приобрел гораздо больший вес позже, когда нацизм был побежден и осужден мировым сообществом как безусловное зло.
В 1939 г. в отношениях с Гитлером политики даже самых демократических стран позволяли себе более чем гибкие подходы, оправдывая себя формулой «лишь бы не было войны». Великобритания и Франция в 1939 г. с трудом находили основания для самоуважения, и было бы наивно требовать уважения к ним со стороны Сталина. Речь тогда шла не о принципиальной недопустимости соглашений с Гитлером, а об их характере. Как прагматичный политик Сталин действовал не хуже мюнхенцев. Однако Сталин был не просто прагматичным политиком. Мюнхенцы, отводя удар от себя, отдали на растерзание Гитлеру формально одну, а фактически несколько малых стран. Сталин не остановился на этом рубеже, но и сам принял участие в дележе. Сталин был уверен, что мюнхенцы подталкивали Гитлера на восток, и поэтому без колебания развязал Гитлеру руки для движения на запад. Сталин, наконец, возвращал «свое». Мотив восстановления исторической справедливости, присоединения того, что силой было отнято у Российской империи в момент ее ослабления, несомненно, присутствовал в размышлениях советского вождя. Этот мотив в той или иной мере сочувственно воспринимался как внутри СССР, так и за его пределами.
Трудно сказать, какое место в размышлениях Сталина занимали моральные соображения, но очевидно, что более весомыми для него были другие интересы, связанные с непосредственной угрозой войны. По поводу сталинских геостратегических расчетов накануне мировой войны существует немало точек зрения. В подтверждение одной из них приводят «запись» речи Сталина на заседании Политбюро 19 августа 1939 г., накануне подписания пакта. Опубликованная во Франции в конце 1939 г., она вызвала сенсацию как разоблачение «истинных» планов Сталина в начавшейся войне. Суть расчетов Сталина, которыми он руководствовался при заключении пакта с Гитлером, в «записи» была изложена так:
Мы совершенно убеждены, что, если мы заключим договор о союзе с Францией и Великобританией, Германия будет вынуждена отказаться от Польши и искать modus vivendi с западными державами. Таким образом, войны удастся избежать, и тогда последующее развитие событий примет опасный для нас характер [450] .
Сталин якобы полагал, что без пакта не было бы войны, и именно поэтому поспешил его заключить. Война же, как следовало из «записи», была нужна Сталину для ослабления Запада, расширения границ СССР и коммунизации Европы. «Запись» компрометировала Сталина в глазах Гитлера, а также наносила удар по французской компартии как агенту вражеских сил. Это вполне выясняет причины появления публикации «секретного документа».
450
Случ С. З. Речь Сталина, которой не было // Отечественная история. 2004. № 1. С. 114. В статье приводится подробная история этого «документа» и убедительно доказывается его поддельность.
Большинство историков никогда не придавали значения этой фальшивке. Архивы Политбюро и Сталина также не содержат ни малейших хотя бы косвенных намеков не только на подобное выступление вождя, но и на сам факт проведения заседания Политбюро 19 августа. Ничего удивительного в этом нет. Нужно совершенно не понимать суть сталинской диктатуры конца 1930-х годов, чтобы предполагать возможность такого заседания и столь откровенных выступлений Сталина перед соратниками, в мнении, да и в самом существовании которых он совершенно не нуждался. Однако «запись выступления Сталина», как и многие другие известные фальшивки такого рода, свидетельствует об определенной точке зрения на Сталина и его действия. Согласно этой крайней точке зрения, Сталин заключил пакт, потому что желал войны в Европе. А именно на войну, как средство осуществления своих планов, Сталин более всего и рассчитывал.
Противоположное мнение сформулировал сам Сталин. Судя по записи в дневнике руководителя Коминтерна Г. Димитрова, на встрече 7 сентября 1939 г. Сталин заявил:
Мы предпочитали соглашение с так называемыми демократическими странами и поэтому вели переговоры. Но англичане и французы хотели нас иметь в батраках и притом за это ничего не платить! Мы, конечно, не пошли бы в батраки и еще меньше ничего не получая [451] .
Никто, конечно, не заставляет верить в искренность этих слов. Однако точка зрения, согласно которой Сталин был вынужден заключить пакт с Гитлером, потому что оказался в изоляции и был обманут потенциальными западными союзниками, также имеет право на существование.
451
Политбюро ЦК РКП(б) – ВКП(б) и Коминтерн. 1919–1943. Документы / под ред. Г. М. Адибекова и др. (ред.). М., 2004. С. 780–781.