Сталин

В первых числах марта 1945 года командующего войсками 1-го Белорусского фронта маршала Георгия Константиновича Жукова срочно вызвали в Москву. С аэродрома отвезли на дачу вождя – тот плохо себя чувствовал.

«Задав мне несколько вопросов об обстановке в Померании и на Одере, – писал впоследствии Жуков, – и выслушав мое сообщение, верховный сказал: – Идемте разомнемся немного, а то я что-то закис.

Во всем его облике,

Во время прогулки Сталин неожиданно начал рассказывать мне о своем детстве. Он сказал, что рос очень живым ребенком. Мать почти до шестилетнего возраста не отпускала от себя и очень его любила. По желанию матери он учился в духовной семинарии, чтобы стать служителем культа. Но, имея с детства «ершистый» характер, не ладил с администрацией и был изгнан из семинарии».

Гуляли они почти час. Сталин нуждался в собеседниках, а маршала Жукова считал достойным компаньоном. Это был редчайший момент, когда Сталин проявлял какие-то человеческие чувства и рассказывал о себе.

– Оказавшись на Ближней даче, я почувствовал его космическое одиночество, – рассказывал замечательный актер Сергей Юрский, сыгравший Сталина на сцене. – В абсолютно ледяном пространстве, где он совершенно один и где ничего нельзя сделать. Кажущееся всемогущество – и бессилие в любых мелочах. Никакого права ни на что человеческое… Ничего нельзя. И доверять никому нельзя. И власти уже никакой – даже над собственным рассудком. Я не оправдываю, не осуждаю, это не мое дело – я изучаю это состояние. Оно ужасно…

Вождь не желал, чтобы чужие люди интересовались его прошлым. Не потому, что пытался скрыть нечто компрометирующее. Такова логика диктатора. В этом смысле он был очень похож на Адольфа Гитлера.

Фюрер никому не позволял интересоваться его биографией и постоянно повторял: «Людям не надо знать, кто я, откуда я и из какой семьи».

Ничего о Сталине – сверх того, что он сам пожелал поведать стране и миру, – знать было не положено. Он не позволил издать книгу о его детстве, ненавидел, когда поминали родителей.

21 октября 1935 года его помощник Александр Николаевич Поскребышев переправил в Сочи, где отдыхал вождь, текст интервью с матерью Сталина:

«Мы пришли в гости к матери Иосифа Виссарионовича Сталина. Три дня назад – 17 октября – здесь был Сталин. Сын. 75-летняя мать Кеке приветлива, бодра. Она рассказывает нам о незабываемых минутах.

– Радость? – говорит она. – Какую радость испытала я, вы спрашиваете? Весь мир радуется, глядя на моего сына и нашу страну. Что же должна испытать я – мать?

Мы садимся в просторной светлой комнате, посредине которой – круглый стол, покрытый белой скатертью. Букет цветов. Диван, кровать, стулья. Над кроватью – портреты сына. Вот он с Лениным, вот молодой, в кабинете.

– Пришел неожиданно, не предупредив. Открылась дверь – вот эта – и вошел, я вижу – он.

Он долго целовал меня.

– Как нравится тебе наш новый Тифлис? – спросила я.

Он сказал, что хорошо. Вспомнил о прошлом, как жили тогда.

– Я работала поденно и воспитывала сына. Трудно было. В маленьком темном домике через крышу протекал дождь и было сыро. Питались плохо. Но никогда, никогда я не помню, чтобы сын плохо относился ко мне. Всегда забота и любовь. Примерный сын!

Весь день провели весело. Иосиф Виссарионович много шутил и смеялся, и встреча прошла радостно.

Мы прощаемся. Новый Тифлис бурлит, сверкает и цветет. А в памяти еще звучат слова матери:

– Всем желаю такого сына!»

Сталин написал на телеграмме: «Не берусь ни утверждать, ни отрицать. Не мое дело».

23 октября 1935 года заметка за подписью Бориса Дорофеева была опубликована в «Правде». Хорошенько подумав, Сталин решил, что ему все это точно не нужно.

29 октября вождь из Сочи написал своим помощникам:

«Прошу воспретить мещанской швали, проникшей в нашу центральную и местную печать, помещать в газетах «интервью» с моей матерью и всякую другую рекламную дребедень вплоть до портретов. Прошу избавить меня от назойливой рекламной шумихи этих мерзавцев».

Сталиным руководила отнюдь не скромность.

Михаил Афанасьевич Булгаков, пытаясь изменить отношение власти к себе, написал верноподданническую пьесу о молодом Сталине. Пьеса понравилась всем начальникам, кроме самого вождя, который запретил ее ставить. Булгаков не понял, что не смеет вкладывать в уста Сталину свои слова и заставлять его бегать по сцене. Сталин потом позволил играть себя в кино, но только как верховное божество.

Когда он в 1938 году запретил издавать книгу «Рассказы о детстве Сталина», все расценили это как проявление скромности. А реальная причина запрета была той же: вождь не хотел предстать перед подданными мальчиком, ребенком.

Став главой государства, он думал о том, каким он предстает перед современниками и каким войдет в историю. Он надеялся перехитрить историю, и ему это почти удалось. Он тщательно очищал свою бронзовую шинель.

«Человек он был, безусловно, умный и неординарный, – вспоминал в интервью журналу «Коммерсантъ-Власть» Михаил Сергеевич Смиртюков, который с 1930 года работал в аппарате правительства. – А все остальное – результат саморекламы».

Смиртюков рассказывал, как были обставлены сталинские проходы по коридорам Кремля. Вождь шел размеренно, спокойно, причем смотрел не на того, кто с ним здоровался, а куда-то вдаль, впереди себя. Выражение лица было столь значительно, что люди думали: наверное, голова у него занята какими-то особыми мыслями, до которых нам, смертным, и не додуматься никогда…

Сталин не выходил за пределы своей роли небожителя, не позволял себе расслабляться – даже тогда, когда ему было по-настоящему плохо. И лишь иногда заговаривал о себе – как в тот мартовский день с маршалом Жуковым.