Сталин
Шрифт:
Подобного рода отступления среди крестьянских масс вызывали такое же смятение в душах, как и «атаки», объявляемые Сталиным. Внизу все эти потрясения и чистки вызывали взрывы эмоций и даже стимулировали преданных коммунистов на борьбу с новыми трудностями. Реакцию села на упомянутую выше статью Сталина вряд ли можно выразить лучше, чем это сделал Михаил Шолохов в романе «Поднятая целина». Именно поэтому интересно привести цитату из этого произведения:
«20 марта утром кольцевик привез в Гремячий Лог запоздавшие по случаю половодья газеты со статьей Сталина „Головокружение от успехов“. Три экземпляра „Молота“ за день обошли все дворы, к вечеру превратились в засаленные, влажные, лохматые лоскутки… Надвигались большие события. Это чувствовалось всеми. Вечером на закрытом собрании партячейки Давыдов, нервничая, говорил:
— Очень даже своевременно написана статья товарища Сталина! Макару, например, она не в бровь, а в глаз колет! Закружилась Макарова голова от успехов, а заодно и наши головы малость закружились… Давайте, товарищи,
— Дурь из меня зараз не прет, брешешь, Андрюшка! Выпил же я через то, что меня эта статья Сталина, как пуля, пронизала навылет, и во мне закипела горючая кровь… — голос Макара дрогнул, стал еще тише. — Я тут — секретарь ячейки, так? Я приступал к народу и к вам, чертям, чтобы курей-гусей в колхоз согнать, так? Я за колхоз как агитировал? А вот как: кое-кому из наших злодеев, хотя они и середняки числются, прямо говорил: «Не идешь в колхоз? Ты, значится, против Советской власти? В девятнадцатом году с нами бился, супротивничал, и зараз против? Ну, тогда и от меня миру не жди. Я тебя, гада, так гробану, что всем чертям муторно станет!» Говорил я так? Говорил! И даже наганом по столу постукивал. Не отрицаюсь!..
— Дай сказать! — зарычал Макар, вспыхнув и еще крепче прижав к груди правую руку. — От Троцкого я отпихиваюсь! Мне с ним зараз зазорно на одной уровне стоять! Я не изменник и наперед вас упреждаю: кто меня троцкистом назовет — побью морду! До мослов побью! И я влево с курями ушел не за ради Троцкого, а я поспешал к мировой революции! Через это мне и хотелось все поскорее сделать, покруче собственника — мелкого буржуя — завернуть. Все на шаг ближе бы к расправе над мировой капитализмой! Ну? Чего же вы молчите? Теперича так: кто же я есть такой, по статье товарища Сталина? Вот что середь этой статьи пропечатано, — Макар достал из кармана полушубка «Правду», развернул ее, медленно стал читать: — «Кому нужны эти искривления, это чиновничье декретирование колхозного движения, эти недостойные угрозы по отношению к крестьянам? Никому, кроме наших врагов! К чему они могут привести, эти искривления? К усилению наших врагов и к развенчанию идей колхозного движения. Не ясно ли, что авторы этих искривлений, мнящие себя „левыми“, на самом деле льют воду на мельницу правого оппортунизма?» Вот и выходит, что я перво-наперво — декретный чиновник и автор, что я развенчал колхозников и что я воды налил на правых оппортунистов, пустил в ход ихнюю мельницу. И все это из-за каких-то овец, курей, пропади они пропадом! Да из-за того, что пристращал несколько штук бывших белых, какие на тормозах в колхоз спущались. Неправильно это! Создавали, создавали колхоз, а статья отбой бьет. Я эскадрон водил и на поляков, и на Врангеля и знаю: раз пошел в атаку — с полдороги не поворачивай назад!»
Сталин как истинный прагматик, в отличие от Макара Нагульнова, мыслил не категориями перспектив социализма, даже если в его речах непоследовательно и в туманной форме очень часто упоминалось понятие «социализм». Он не думал о каких-то широких перспективах социализма. Его интересовали исключительно настоящий момент, условия существования политической власти, вопросы создания «сильного государства». Сталин был политиком сохранения государства и власти. Поэтому если для Бухарина и многих других большевиков что-то воспринималось как чрезвычайное мероприятие или объяснялось требованиями момента, то для Сталина это было системой. Сталин ставил знак равенства между интересами сохранения Советского Союза и интересами укрепления своей собственной власти. Эти интересы он, может быть и не осознавая этого до конца, часто менял местами.
Именно поэтому, в отличие от секретаря партячейки Макара Нагульнова, Генсек Сталин знал пути, по которым надо отступать, чтобы потом еще быстрее идти к намеченной им цели. Его типичным ответом на кризисную обстановку было отступление.
1932 год в истории Советского Союза не относился к числу лучших. Тогда стали видны самые тяжелые последствия бурно проведенной коллективизации. Так получилось, что в этом году природа не благоприятствовала крестьянам на Украине и в Казахстане, усугубив их положение страшной засухой. Сотни тысяч людей умирали от голода и болезней, смерть пожинала большой урожай прежде всего среди детей и стариков.
Вместо большого сталинского плана сбора зерновых 105, 8 миллиона тонн, зерна было собрано на 4 миллиона тонн меньше, чем в 1928 году. В 1932 году урожай не достиг и 70 миллионов тонн. Конское поголовье, насчитывавшее ранее примерно 32 миллиона голов, сократилось примерно на 10 миллионов. Поголовье крупного рогатого скота, составлявшее 60 миллионов, уменьшилось почти наполовину, хотя в планах фигурировала цифра 80 миллионов. Крестьяне сами забивали скот. Правда, пятилетний план предусматривал коллективизацию 20 процентов крестьянских хозяйств. Однако за год его в 2 раза перевыполнили. Мы не будем утомлять читателя длинными рядами цифр. Ясно одно — создание организованных государством колхозов представляло такую цель, для достижения которой Сталин и политическое руководство
Катастрофические последствия бешеных темпов коллективизации именно в 1932 году проявились самым острым образом. Сталин выжидал для того, чтобы переложить ответственность за возникшие трудности на подходящего козла отпущения, а самому остаться обладателем философского камня мудрости и спасителем.
Об опыте 1932 года он высказался в своей речи на Объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) И января 1933 года «О работе в деревне». По его мнению, «главный недостаток состоит в том, что хлебозаготовки в этом году прошли у нас с бОльшими трудностями, чем в предыдущем году, чем в 1931 году» [78] . Главную вину он возлагал на административный аппарат, то есть на функционеров, работающих в деревне, или, иными словами, основной пружиной экономики для него опять оставалось принуждение. Акцент опять был сделан на ускорение. Одновременно Сталин предпринял попытку создать своеобразную модель комбинации государства и рынка: «Пока не было колхозной торговли хлебом, пока не было двух цен на хлеб, государственной и рыночной, — обстановка в деревне была одна. С объявлением колхозной торговли хлебом обстановка должна была измениться круто, ибо объявление колхозной торговли означает легализацию рыночной цены на хлеб, более высокой, чем установленная государственная цена. Нечего и доказывать, что это обстоятельство должно было создать у крестьян известную сдержанность в деле сдачи хлеба государству. Крестьянин прикидывал так: „объявлена колхозная торговля хлебом, легализована рыночная цена, на рынке я могу за то же количество хлеба получить больше, чем при сдаче хлеба государству, — стало быть, ежели я не дурак, я должен хлеб попридержать, сдавать его государству меньше, оставить его для колхозной торговли больше и таким образом добиться того, чтобы выручить больше за то же количество проданного хлеба“.
78
Сталин И. В. Вопросы ленинизма. С. 433.
Самая простая и естественная логика!
Но беда тут состоит в том, что наши деревенские работники, во всяком случае многие из них, не поняли этой простой и естественной вещи. Чтобы не сорвать заданий Советской власти, коммунисты должны были при этой новой обстановке с первых же дней уборки, еще в июле месяце 1932 года, — они должны были всемерно усилить и подгонять хлебозаготовки. Этого требовала обстановка. А как они поступили на деле? Вместо того чтобы подгонять хлебозаготовки, они стали подгонять образование всякого рода фондов в колхозах, усиливая тем самым сдержанность сдатчиков хлеба в деле выполнения их обязанностей перед государством» [79] .
79
Сталин И. В. Вопросы ленинизма. С. 434.
Однако в действительности крестьянам уже нечего было сдавать по хлебозаготовкам. Сухой язык цифр следующим образом показывает обстановку. Государственные хлебопоставки в 1928 году составили 10, 8 миллиона тонн, в 1933 году они подскочили до 22, 6 миллиона тонн. Количество экспортированного зерна в 1927 — 1928 годах составляло 0, 29 миллиона тонн, а в 1933 году — 1, 7 миллиона тонн. Надо учесть к тому же, что в 1931 году экспорт зерна составил более 5 миллионов тонн, а в самый голодный год, 1932-й, он упал до уровня 1, 8 миллиона тонн. И даже в этот самый тяжелый год он был выше, чем в 1928 году. В 1933 году Сталин уже выступал в роли победителя. Его точка зрения заключалась в том, что рынок зависит от государственного управления, то есть пожеланий политического руководства. Это предполагало, что государство может предписывать нормы функционирования рынка и сможет добиться такого положения, когда рынок не будет действовать вопреки интересам государства. Сталинское решение заключалось в том, что крестьянину, для того чтобы он мог обеспечить свое существование, оставляли небольшой приусадебный участок, а колхоз полностью отдавали в распоряжение партийных и государственных органов, как будто он являлся частью механизма государственного управления. «Забота» партийных и государственных органов приводила к тому, что у колхозника пропадала личная материальная заинтересованность в работе на колхоз. Не случайно, для того чтобы воспрепятствовать оттоку населения из деревни, была введена так называемая паспортная система. Суть ее состояла в том, что у большей части колхозников не имелось паспортов и без особого разрешения они не могли оставить деревню. Это называлось сталинской системой прикрепления к земле. Таким образом, материальную заинтересованность Сталин заменил запланированной мерой административного воздействия. В то же время в процессе огосударствления крестьянства и коллективных хозяйств Сталин оценил как нежизненные такие жизнеспособные ростки социализма, как коммуны. Эти хозяйства составляли только небольшую часть общего числа крестьянских хозяйств, но именно они являли собой экспериментальную модель, имевшую целью создание настоящих форм хозяйствования на основе добровольности и самоуправления.