Сталин
Шрифт:
На Украине Молотов действовал не менее продуктивно и жестоко.
Именно 1932 год с его «чрезвычайными комиссарами», непреклонной позицией Запада, гибелью от голода миллионов (по разным версиям от 3 до 7 миллионов), бюджетным и кадровым кризисами в центральном партийном и правительственном аппарате стал формировать новую оппозицию Сталину, состоявшую из «своих».
Шестнадцатого января 1931 года Шолохов направил Сталину предельно откровенное письмо:
«…Т. Сталин! Положение в районах бывшего Донецкого округа без преувеличения — катастрофическое…»
Здесь
На встрече в особняке Горького шла речь о третьей части романа «Тихий Дон», где описывалась Гражданская война на Юге России со всеми ее неприятными для большевиков подробностями (расказачивание, расстрелы заложников).
Биограф Шолохова Валентин Осипов записал рассказ писателя о разговоре со Сталиным.
«Сидели за столом. Горький все больше молчал, курил да жег спички над пепельницей. Кучу целую за разговор нажег.
Сталин задал вопрос: „Почему вы так смягченно описываете генерала Корнилова? Надо его образ ужесточить“.
Я ответил: „Поступки Корнилова вывел без смягчения. Но действительно некоторые манеры и рассуждения изобразил в соответствии с пониманием облика этого воспитанного на офицерском кодексе чести и храброго на германской войне человека, который субъективно любил Россию. Он даже из германского плена бежал“.
Сталин воскликнул: „Как это — честен?! Он же против народа пошел! Лес виселиц и моря крови!“
Должен сказать, что эта обнаженная правда убедила меня. Я потом отредактировал рукопись…
Сталин новый вопрос задал: „Где взял факты о перегибах Донбюро РКП(б) и Реввоенсовета Южфронта по отношению к казаку-середняку?“
Я ответил, что роман описывает произвол строго документально — по материалам архивов. Но историки, сказал, эти материалы обходят и Гражданскую войну показывают не по правде жизни. Они скрывают произвол троцкистов, тех, кто обрушил репрессии на казаков. Троцкисты разрушили союз советской власти с середняком. Троцкий проявил вероломство. В этом трагедия казачества…
В конце встречи Сталин произнес: „Некоторым кажется, что третий том романа доставит много удовольствия тем нашим врагам, белогвардейщине, которая эмигрировала“. И он спросил меня и Горького: „Что вы об этом скажете?“
Горький сказал: „Они даже самое хорошее, положительное могут извращать, чтобы повернуть против советской власти“. Я тоже ответил: „Для белогвардейцев хорошего в романе мало. Я ведь показываю полный их разгром на Дону и Кубани…“ Сталин тогда проговорил: „Да, согласен. Изображение хода событий в третьей книге 'Тихого Дона' работает на нас, на революцию“.» 231.
Встреча со Сталиным, несмотря на выпирающее во многих страницах романа сочувствие антибольшевистской борьбе казаков, окончилась для Шолохова благополучно и спасла ему жизнь. Должно быть, Сталину было необходимо получить личное впечатление. В итоге он поверил писателю. (Зампредседателя ОГПУ Ягода в том же 1931 году, будто шутя, сообщал писателю: «Миша, а ты все же контрик. Твой „Тихий Дон“ ближе белым, чем
В январе 1932 года «Правда» напечатала отрывок нового шолоховского романа «Путь туда — единственный…». В редакционной сноске указывалось: «Отрывок из нового романа. Действия происходят в одной из станиц Северного Кавказа в начале коллективизации». (Вскоре роман получит название «Поднятая целина».)
Газета не сообщала, что рукопись нового произведения прочитал и одобрил Сталин.
До этого рукопись лежала в редакции журнала «Новый мир» без движения: там не решались печатать из-за сцен раскулачивания.
Сталин, прочитав «Поднятую целину», спросил: «Что там у нас за путаники сидят? Мы не побоялись кулаков раскулачивать — чего же теперь бояться писать об этом! Роман надо печатать».
Важно отметить, что Шолохов назвал произведение не жизнеутверждающе «Поднятая целина», а трагично — «С потом и кровью», но его поправили. Про новое название Шолохов выразился так: «Ажник мутит».
Седьмого июня 1932 года Сталин в письме Кагановичу писал: «В „Новом мире“ печатается новый роман Шолохова „Поднятая целина“. Интересная штука! Видно, Шолохов изучил колхозное дело на Дону. У Шолохова, по-моему, большое художественное дарование. Кроме того, он писатель глубоко добросовестный: пишет о вещах, хорошо известных ему. Не то, что „наш“ вертлявый Бабель, который то и дело пишет о вещах, ему совершенно неизвестных (например, „Конная армия“)» 232.
Если в гигантском объеме сталинской повседневной загрузки находилось время для литературных вопросов, то это означало, что он придает им первостепенное значение. Надо учесть, что вся пропаганда тогда держалась на радио и на печатном слове. Литература и искусство занимали в шкале пропагандистских приоритетов особое место. Поэтому героический эпос «Тихий Дон», посвященный трагедии «казачьей Вандеи» и ее разгрому, был высоко оценен Сталиным, несмотря на двойственность образа главного героя Григория Мелехова. Впрочем, прототип Мелехова Харлампий Ермаков был расстрелян в 1928 году.
Укрепление колхозов на Дону («Поднятая целина») виделось Сталину как преодоление прошлой трагедийности. Поэтому его читательское восприятие контрастировало с восприятием того же Ягоды, который в драматическом повествовании видел прежде всего политическую угрозу и ничего более.
«А Бабель?» — спросит читатель. Думается, Бабель появился в этом письме потому, что его рассказы о Гражданской войне посвящены донским казакам из 1-й Конной армии, которую Сталин знал и которую воспринимал не так приземленно. Или хотел, чтобы 1-ю Конную воспринимали не так приземленно, не так отстраненно.
Как говорят исследователи взаимоотношений Сталина с деятелями культуры, «сталинской образованности не стоит преуменьшать». Он серьезно интересовался не только художественной литературой и историей, он занимался и современной ему философией и для политика был довольно компетентен в ней» 233.
Обращение Сталина к творчеству советских писателей было постоянным и являлось для него принципиально важным. В этом смысле он похож на Екатерину Великую и Николая I, которые были озабочены всесторонним укреплением как собственной власти, так и культурного ядра империи.