Сталинградское Евангелие архимандрита Кирилла (Павлова)

День был по-февральски холодным и ветреным. Несмотря на непогоду, в Сергиев Посад стекались тысячи людей: ехали из Москвы и Санкт-Петербурга, спешили из Владивостока

и Симферополя, летели из Нью-Йорка и Иерусалима.

Событие «не заметили» центральные телеканалы и крупные издания – оно казалось слишком тихим и неброским, какой и была жизнь настоящего монаха. Но десятки тысяч людей по всему миру знали: на 98-м году жизни закончил свой земной путь старец, духовник трех русских Патриархов и братии Троице-Сергиевой Лавры, архимандрит Кирилл (Павлов). Его отпевание 23 февраля 2017 года совершил Патриарх Московский и всея Руси Кирилл.

Пройти всю войну, обрести смысл жизни в пекле Сталинграда, мерзнуть в занесенных снегом окопах, понести ранения и болезни, вести строгую жизнь аскета и дожить почти до 100 лет – казалось, печать избранности лежала на нем от рождения до смерти.

Его называли духовником всея Руси. Его жизнь считали святой. Его почитали как прозорливого старца. «Про старцев не знаю, но старики есть», – отмахивался и отшучивался отец Кирилл.

Но те, кто по его молитвам исцелились от неизлечимых болезней, кто был утешен в самые трудные минуты жизни, не сомневались в его святости. И даже в день прощания шли, чтобы согреться его теплом.

Еще говорили, что архимандрит Кирилл и есть тот самый герой Сталинграда, именем которого назван дом Павлова – символ стойкости советского солдата.

Но события осени 1942 года до конца жизни отца Кирилла остались загадкой. Он молчал о самых страшных днях Сталинграда, как будто держал данный кому-то обет.

Для духовного переворота в его жизни было достаточно Евангелия, найденного в разрушенном сталинградском доме и собранного по листочкам.

Десятки бывших фронтовиков, ставшие после Победы семинаристами и монахами в Троице-Сергиевой Лавре, прекрасно осознавали: эта страшная война была попущена за отступление народа от Бога. Грех есть колыбель войны. Тот, кто не ведет войну против собственных страстей и грехов, неминуемо ведет войну против Бога и своих ближних.

Но если в минувших боях в ход шли оружие и военное мастерство, то в новой духовной брани за душу человеческую на первый план выступили смирение и любовь.

«Любовь не видит зла во зле», – сказал как-то отец Кирилл (Павлов). Чем тяжелее грех, чем глубже падение, тем больше внимания уделял он человеку, поддерживая и вдохновляя: все сможем, все преодолеем – с нами Бог.

…Его погребение пришлось на День защитника Отечества и Широкую Масленицу и больше напоминало церковное торжество. Из колючего снежного тумана люди входили в Успенский собор, где сердечная скорбь растворялась едва уловимой Пасхальной радостью: отец и духовник вернулся в Лавру.

Еще четыре часа после панихиды шли прощаться ко гробу, а когда засыпали могилу, запели светлый Пасхальный канон. Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?

Воскрес Христос – и торжествует жизнь…

Впервые с отцом Кириллом я встретился в 1969 году, когда поступал в Московскую Духовную семинарию. Нас готовили ко Святому Причастию, в академию пришли духовники из Троице-Сергиевой Лавры, и я – интуитивно,

не зная, кто это – подошел на исповедь к отцу Кириллу. Потом уже начал интересоваться, узнал, что это известный архимандрит, духовник, человек, который отличается глубоким смирением и большой любовью. Он всех любил – и чад, и не чад. И его все любили. Все к нему хорошо относились: увидят – улыбаются, берут благословение…

Отец Кирилл действительно был настоящим монахом – прежде всего, благодаря своему смирению. Знаменитый духовник, у которого исповедовались патриархи, архиереи, много священников, он всегда вел себя очень смиренно. Например, входишь с ним куда-то в дом, в келью – он пропускает вперед, кто бы с ним ни был – священник, послушник, простой мирянин.

Всем своим обликом он учил смирению – перед Богом и перед ближним. И послушанию. Он неукоснительно исполнял все церковные, монашеские установления, имел послушание священноначалию, уставам Церкви.

К нему приходили люди с разрушенными семьями, с разбитыми жизнями, неудачники, больные, несчастные. И для каждого он находил какое-то слово, а иногда и слов не произносил – просто слушал. Он умел выслушать человека. И помогал людям в их скорбях, в трудностях, болезнях.

А это и есть свойство старчества: старец не тот, кто много говорит, а тот, кто помогает: неважно, многими словами или одним словом, или каким-то действием, поступком, или же своим видом – но он помогает людям обрести надежду, не впасть в уныние. Потому что самый страшный грех – уныние, отчаяние. Отец Кирилл спасал людей от этих грехов, помогал идти к Богу.

Он был терпеливый до невозможности! Все терпел, никогда не роптал, в том числе в болезнях. Рассказывал, как во время войны, в морозы солдаты лежали где-то в траншеях сутками – в легких одеждах, полураздетые. Некоторые хотели заболеть, чтобы попасть в лазарет и немножко отдохнуть, но никто даже не чихнул!

Более полувека пастырского служения отца Кирилла было посвящено Обители Преподобного Сергия – Свято-Троицкой Сергиевой Лавре

А после войны пришли болезни: у отца Кирилла начались хронические насморки, открылась язва двенадцатиперстной кишки, от которой он чуть не помер, очень серьезные обострения случались в весенне-осенний сезоны. А потом ему сделали операцию, трубочку поставили, с которой он жил лет 30 или 40, и язва его уже так сильно не беспокоила.

Всякие невзгоды, болезни он терпел совершенно безропотно, никогда не сказал: «Ой, Боже, что ж такое, я болею, за что так, почему? И сколько это будет продолжаться?» Все нес очень терпеливо и с благодарностью Богу.

О войне говорил немного. Рассказывал, что какое-то время служил писарем – по тем временам он был человеком грамотным. Вспоминал полководцев: Рокоссовского, Жукова. Про Сталинград рассказывал какие-то отдельные эпизодики: что бомбили так, что нельзя было поднять головы, осколки свистели над землей, и они просто лежали плашмя, сутками, прижавшись к земле, и молились Богу. Там, конечно, была молитва!

И там он нашел Евангелие.

Отец Кирилл все время носил в кармане Евангелие, постоянно его читал, даже во время литургии – в качестве подготовки к Евхаристическому канону, насколько я помню, читал главы о Тайной вечере, установлении святой Евхаристии. У себя в келье он также устраивал чтение Священного Писания. Собирались монахи, воспитанники духовной семинарии, академии – один читает, все слушают, что-то толкуют. Он настолько хорошо знал святое Евангелие, что цитировал наизусть целые абзацы.