«Сталинский питомец» - Николай Ежов
Шрифт:
Открывая совещание руководящего состава НКВД 24 января 1938 года, Ежов призвал присутствующих высказываться, «не стесняться в критике» и принимать критику в свой адрес по-большевистски. «Лучше, если мы сами вскроем свои недостатки, которых у нас огромное количество», — объяснил он. И далее:
«Пока что настоящей советской разведкой мы не стали. Во всяком случае, если сопоставить задачи, которые стоят перед советской разведкой и ее нынешним состоянием, конечно, мы от них отстали невероятно, разрыв огромный — между задачами, которые перед нами стоят, между теми надеждами, которые возлагает на нас народ и между теми директивами, которые дает партия и между нашей практической работой. Дистанция огромная» {544} .
544
См. док. № 10.
Так Ежов затронул вопрос о продолжении чистки аппарата НКВД, отметив, что в 1937 году «мы много поработали, и неплохо». Затем он добавил:
«Многие товарищи считают, что мы крепко подчистили вокруг себя, что у себя разгромили всякую сволочь, которая у нас имелась. Это правильно. Мы погромили основательно. Если бы я назвал цифры, сколько мы арестовали, то надо было бы сказать, что мы во всяком случае не отстали от других
545
Там же.
Все это явно свидетельствует о существовавшей атмосфере соперничества между различными советскими ведомствами в отношении числа вычищенных и арестованных работников.
В своих выступлениях после вступительного слова Ежова руководители региональных НКВД подчеркивали необходимость продолжения массовых операций и назначения дополнительных лимитов. Позднее на следствии Алексей Наседкин, бывший начальник управления НКВД по Смоленской области, а с мая 1938 года наркомвнудел БССР, так описал обстановку на конференции: «Характерным в этом отношении было совещание нач. УНКВД в январе м-це 1938 г., на котором Ежов одобряя действие тех нач. УНКВД, которые приводили “астрономические” цифры репрессированных, так например: нач. УНКВД по Западно-Сибирскому Краю привел цифру 55 тысяч арестованных, Дмитриев по Свердловской области — 40 тысяч человек, Берман по Белоруссии 60 тысяч человек, Успенский по Оренбургу 40 тысяч человек, Люшков по Дальнему Востоку 70 тысяч человек, Реденс по Московской области 50 тысяч человек. Украинские начальники НКВД каждый приводил цифры арестованных от 30 до 40 тысяч человек. Ежов, выслушав эти цифры арестованных в заключительном слове “отличившихся”, похвалил и прямо заявил, что безусловно кое-где имели место перегибы, как например: у Журавлева в Куйбышеве, который по указанию Постышева пересадил весь партийный актив области, но тут же сказал, что “при такой операции, при таком размахе ошибки неизбежны. Мы это учитываем и считаемся с этим”» {546} .
546
ЦА ФСБ. АСД А.А. Наседкина. Н-14979 (показания от 16 июля 1939 г.).
25 января в заключительном выступлении на конференции Ежов высказался за продолжение массовых операций и работы троек. Но он также отметил временный характер кампании и намекнул, что в какой-то момент она будет окончена: «Тем не менее в отношении сохранения троек, а когда мы говорим о сохранении троек, мы имеем ввиду продолжение массовой операции, потому что они не должны существовать вне времени и вне пространства, кого-то надо репрессировать, кого-то надо стрелять, значит речь идет о лимитах» {547} . По его мнению, «кулацкая операция» (приказ № 00447) была успешной: «Вы говорите, что операция по кулакам прошла блестяще. Мало сказать — блестяще. Важно, кто поддержал эту операцию: колхозник, мужик — он вас поддерживал». Но обе массовые операции — и «кулацкую» и «национальные», — по мнению Ежова, следовало продолжать: «Хотя эти операции и ограничены были сроками моих приказов, но тем не менее я думаю, что эти операции можно будет проводить и дальше» {548} .
547
АСД А.А. Наседкина. Ф. 3. Оп. 5. Д. 14. Л. 341.
548
Там же. Оп. 4. Д. 40, Л. 54 и Л. 3.
Следует отметить, что к тому времени в большинстве регионов «кулацкая» операция уже завершалась. 1 февраля 1938 года в соответствии с приказом № 00447 было осуждено около 600 тысяч человек; после этой даты большие дополнительные лимиты были выделены только Украине (30 тысяч, 17 февраля) и Дальнему Востоку (20 тысяч, 31 июля) {549} . С другой стороны, кампания во исполнение «национальных» приказов, заключавшаяся в репрессировании поляков, немцев, латышей и прочих, набирала обороты. Перенос акцента на «ликвидацию людской базы иностранных разведок» был предопределен некоторыми высказываниями Ежова во время его выступления на январском совещании руководителей НКВД. Он, например, особо настаивал на продолжении репрессий против поляков и перебежчиков из Польши {550} .
549
Петров Н. В., Рогинский А.Б. Польская операция НКВД 1937–1938 гг. С. 30; Охо Н., Рогинский А. Из истории «немецкой операции» НКВД. С. 74.
550
ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 40. Л. 42–43.
Безусловно, Ежов был вынужден упомянуть о «перегибах» на местах, в основном коснувшись многочисленных жалоб, поступивших в ЦК с периферии. Он мягко пожурил за недостатки начальника управления НКВД по Орджоникидзевскому краю П.Ф. Булаха, который увлекся раскрытием несуществующих заговоров: «У многих это перебарщивание есть. кое-где нас заставляет враг спровоцировать и поставить в неважное положение, как это было с тов. Булахом, заявление за заявлением сыпались к нам». Ежов подводил к мысли, что винить в этом следовало «врагов», потому что они используют террор в своих провокационных целях, запутывая расследование и подавая ложные сигналы НКВД, тогда как честные и исполнительные чекисты кое-где находятся всецело под их влиянием {551} . За десять минут до этого, однако, он расхваливал Булаха как «отличного оперативника», — и критика Ежова прозвучала по-дружески, — перекладывая всю ответственность за ошибки этого руководителя на «врагов» в его окружении. В целом январское совещание глав НКВД отнюдь не демонстрировало готовность Ежова и верхушки НКВД нацелиться на борьбу с местными перегибами, в отличие от партийного руководства. Массовые операции шли своим ходом, независимо от партийной чистки.
551
Там же. Л. 75.
По завершении совещания 27 января в Кремле председатель Президиума Верховного Совета Михаил Калинин вручил правительственные награды многим руководителям региональных органов НКВД, в том числе Б.Д. Берману, Д.М. Дмитриеву, Н.Н. Федорову, А.И. Успенскому, К.Н. Валухину и В.П. Журавлеву {552} . Бывший заместитель начальника управления НКВД по Тульской области В.Я. Зазулин после ареста показал, что его шеф С.И. Лебедев по возвращению в Тулу устроил совещание областного оперсостава НКВД, на котором призвал активизировать аресты: «не забывайте, что приказы НКВД действуют, что массовые операции продолжаются, Тульская область по количеству арестов плетется в хвосте и НКВД нам не простит, что мы кузницу СССР Тулу как следует не прочистили, особенно военные заводы от всякого рода подозрительного элемента попадающего под приказы НКВД». Лебедев отдал распоряжения по организации соревнования между отделами областного УНКВД по числу арестов {553} .
552
Известия. 1938. 28 января.
553
ЦА ФСБ. Ф. 3-ос. Оп. 6. Д. 1. Л. 285–286.
Когда Успенский приехал в Москву на совещание, он был все еще главой УНКВД по Оренбургской области. Впоследствии, после ареста он показал, что его вызвал пьяный Ежов и за бутылкой водки заставил упрямившегося подчиненного заменить И.М. Леплевского на посту наркома внутренних дел Украинской ССР {554} . С новым назначением Успенский отбыл в Киев, а в Москву вернулся в начале февраля, чтобы укомплектовать штаты. После того как Политбюро приняло решения по новым лимитам и по вопросу о «национальных контингентах», подлежащих репрессированию, Ежов между 11 и 19 февраля (в эти дни он был у Сталина) уехал в командировку на Украину в сопровождении Успенского и группы сотрудников центрального аппарата НКВД. В Киеве группа производила широкомасштабные аресты. Непросыхающий Ежов подмахивал ордера даже не глядя {555} . Успенский был удивлен и встревожен его пьяными застольными речами. Во время поездки Ежов беспробудно пьянствовал, похваляясь перед Успенским, что Политбюро у него «в руках», что он может сделать абсолютно все, арестовать любого, включая членов Политбюро {556} . Его телохранитель впоследствии показал, что на время поездки Ежов остановился в особняке Успенского, где оба «систематически изо дня в день пьянствовали», причем пьянки продолжались до утра. Даже на совещание работников НКВД, которое проводил Ежов, они явились пьяными. На банкете работников украинского НКВД, который состоялся за день до возвращения Ежова в Москву, оба «напились до безобразнейшего состояния. Ежов был настолько пьян, что в присутствии всех сотрудников мы прикрепленные вынуждены были под руки отвести Ежова спать» {557} . Были ли слухи о подобном поведении доведены до сведения Сталина, неизвестно, но даже намек на излишества Ежова мог углубить его недоверие к последнему.
554
Там же. Д. 3. Л. 412–413.
555
Там же. Л. 314–315.
556
ЦА ФСБ. Дело А.И. Успенского.
557
ЦА ФСБ. Дело А.И. Успенского. Ф. 3-ос. Оп. 6. Д. 1. Л. 266–268.
Выступая перед украинскими чекистами, Ежов подчеркнул необходимость активизации «национальных операций». На совещании глав украинского НКВД, на котором присутствовал новый лидер Компартии Украины Н.С. Хрущев, он отметил весьма неудовлетворительные результаты массовых операций на Украине в 1937 году: «Мы немало расстреляли, а взяли не всегда тех, кого следовало». И еще: «Мы сейчас вступаем в новую операцию или вернее продолжаем эту операцию на новой основе». Он имел в виду, что, хотя огромное количество врагов было расстреляно, их вожаки не были выявлены и не были раскрыты крупные контрреволюционные организации. Что касается нового направления в проведении террора, Ежов заявил: «Одним словом, снять нужно сливки, головку. Нужно, чтобы это был такой удар, который бы почувствовали». Отметив украинскую специфику, он подчеркнул приоритетность «национальных операций»: «Для вас такие операции, как польская, немецкая, румынская должны были стоять в центре внимания» {558} . Таким образом, он помог Успенскому провести широкомасштабную чистку на Украине, а Политбюро 17 февраля дало последнему санкции на арест еще 30 тысяч человек {559} . Привлекли и Хрущева. В июне 1938 года он доложил съезду Компартии Украины, что почти все партийное руководство было настроено враждебно, пока не прибыл Ежов, «и начался настоящий разгром» {560} . Волна репрессий, помимо Украины, захлестнула и другие территории, как явствует из размера лимитов, санкционированных Политбюро 31 января 1938 года и после этой даты. Перегибы исправлялись только в отношении партработников.
558
См. док. № 11.
559
Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД… С. 489.
560
Волкогонов Д.А. Семь вождей. М., 1995. Кн. 1. С. 341–342.
Повсеместно после января 1938 года центр тяжести репрессий был перенесен на национальные операции. В соответствии с решениями январского пленума начались преследования ряда лиц, извращавших политику партии и допускавших перегибы, массовые исключения из партии или массовые аресты. Позднее, после ареста, Фриновский дал показания по этому вопросу. По его словам, было установлено, что в Орджоникидзевском крае и в ряде областей на допросах убивали заключенных, а потом дело обставляли так, якобы они были приговорены к высшей мере тройками. Донесения о произволе также поступали с Урала, из Белоруссии, Оренбурга, Ленинграда и с Украины. Число беззаконий заметно увеличилось после появления установок о расширении «национальных операций» и репрессий против новых национальных «контингентов» и «перебежчиков». В Ленинградской и Свердловской областях, Белорусской и Украинской ССР начали арестовывать «коренных жителей» СССР, обвиняя их в связях с иностранцами, хотя зачастую никаких данных об этом не было. Дела по этим операциям рассматривались в Москве двойкой, за работу которой отвечали вначале Цесарский, а затем — Шапиро [58] .
58
При проведении «национальных» операций присылаемые с периферии «альбомы», состоящие из фамилий арестованных и предлагаемого наказания, до подачи на утверждение центральной двойке, т.е. Ежову и Вышинскому, просматривались начальниками основных отделов или хотя бы начальником Учетно-регистрационного отдела В.Е. Цесарским, смененным в конце марта 1938 года И.И. Шапиро.