«Сталинский питомец» - Николай Ежов
Шрифт:
Коротко вся суть разговоров сводилась (суммируя все) к следующему: 1) с Берия я не сработаюсь; 2) будут два управления; 3) необъективно будет информироваться ЦК и т. Сталин; 4) недостатки будут возводиться в систему; 5) не побрезгует любыми средствами, чтобы достигнуть намеченной цели.
В качестве причин приводил примеры: у т. Берия властный характер. Не потерпит подчиненности. Не простит, что Буду Мдивани «раскололи» в Москве, а не Тифлисе. Не простит разгрома Армении поскольку это не по его инициативе, — не простит Магабели, не простит Горячева. Советовал держать крепко вожжи в руках. Не давать садиться на голову. Не хандрить, а взяться крепко за аппарат чтобы он не двоил между т. Берия и мной. Не допускать людей т. Берия в аппарат.
Я всю эту мразь выслушивал с сочувствием. Советовался, что делать. В частности
Касаясь дел Грузии говорил он также и следующее: ошибка, что я не послушал его и вовремя не проконтролировал Грузию. Допустил много вольностей для Грузии. Подозрительно, что т. Берия хочет уничтожить всех чекистов когда-либо работавших в Грузии. Говорил, что все свое самое близкое окружение т. Берия перестрелял. Он должен за это окружение отвечать.
Словом накачивал крепко. Я, в свою очередь, не только слушал, но во многом соглашался и говорил ему [о] плохом отношении т. Берия к Фриновскому.
В результате всего этого сволочного своего поведения я наделал массу совершено непростительных глупостей. Они выражались в следующем: а) всякое справедливое критическое замечание т. Берия в работе аппарата, я считал необъективным; б) мне казалось что т. Берия недоучитывает обстановку в которой мне пришлось вести работу и недоучитывал, что работа все же проделана большая; в) мне казалось, что т. Берия оттирает меня от работы ГУГБ; г) мне казалось что, т. Берия недостаточно объективен в информации ЦК; и наконец, д) что все это направлено персонально против меня [154] .
154
Дата и подпись в документе отсутствуют. Экземпляр письма, отправленный Сталину, в архивах не обнаружен. Письмо могло быть отправлено 27 ноября 1938 г. — этой датой помечена имеющаяся в деле расписка Поскребышева о получении от Ежова пакета для Сталина (РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1 Д. 265 Л. 71).
№ 18. Сопроводительное письмо наркома внутренних дел СССР Л.П. Берии, секретаря ЦК ВКП(б) А.А. Андреева и заведующего отделом организационно-партийной работы ЦК ВКП(б) Г.М. Маленкова И.В. Сталину к акту приема — сдачи дел в НКВД СССР {849} , [155]
29 января 1939 г.
№ 447/Б
ЦК ВКП(б) товарищу Сталину
При этом представляем акт приема — сдачи дел по Народному Комиссариату Внутренних Дел СССР.
849
ЦА ФСБ. Ф. 3-ос. Оп. 6. Д. 1. Л. 1–6. Подлинник.
155
Письмо с внесенными в него поправками, перепечатанное набело и подписанное Берией, Андреевым и Маленковым, было послано Сталину 1 февраля 1939 г. за тем же регистрационным номером — № 447/Б. На этом экземпляре имеется рукописная помета Ежова: «свои замечания к настоящему акту прилагаю», однако в деле они отсутствуют (См.: АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 409. Л. 3–9). В то же время в бумагах Ежова отложился черновик его письма Сталину следующего содержания: «Дорогой тов. Сталин! 7-го [февраля] я направляю в ЦК ВКП(б) свои замечания и объяснения к акту приема и сдачи дел, а также заявление по выводам комиссии <которые мне пришлось переписать>» (РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1 Д. 265 Л. 70. Слова, заключенные в угловые скобки, зачеркнуты).
Одновременно считаем необходимым сообщить Вам следующие выводы о состоянии дел НКВД СССР:
1. За время руководства тов. Ежова Наркомвнудел СССР вплоть до момента его освобождения от обязанностей Наркома большинство руководящих должностей в НКВД СССР и в подведомственных ему органах (НКВД союзных и автономных республик, УНКВД краев и областей) — занимали враги народа, заговорщики, шпионы.
2. Враги народа пробравшиеся в органы НКВД сознательно искажали карательную политику Советской власти, производили массовые необоснованные аресты ни в чем неповинных людей, в то же время укрывая действительных врагов народа.
3. Грубейшим образом извращались методы ведения следствия, применялись без разбора массовые избиения заключенных для вымогательства ложных показаний и «признаний». Заранее определялось количество признаний, которых должен был добиться в течение суток каждый следователь от арестованных, причем нормы часто доходили до нескольких десятков «признаний».
Следователями широко применялась практика полного взаимного информирования о содержании полученных показаний. Это давало возможность следователям при допросах «своих» арестованных подсказывать им тем или иным способом факты, обстоятельства, фамилии лиц, о которых были раньше даны показания другими арестованными. В результате очень часто такого рода следствие приводило к организованным оговорам ни в чем неповинных людей.
Для того, чтобы получить большее количество признаний, в ряде органов НКВД прибегали к прямой провокации: уговаривали заключенных дать показания об их, якобы, шпионской работе в пользу иностранных разведок, объясняя при этом, что такого рода вымышленные показания нужны партии и правительству для дискредитации иностранных государств. При этом обещали заключенным освободить их после дачи подобного рода «признаний».
Руководство НКВД в лице тов. Ежова не только не пресекало такого рода произвол и перегибы в арестах и в ведении следствия, но иногда само способствовало этому.
Малейшие попытки со стороны чекистов-партийцев противодействовать такому произволу глушились.
4. Агентурно-осведомительная работа была в загоне, никто по настоящему ею не интересовался. Ни одного более или менее ценного агента, который освещал бы работу контрреволюционных формирований в оперативных отделах НКВД нет. В то же время усиленно создавали осведомительную сеть в партийных аппаратах (в обкомах, крайкомах, ЦК нацкомпартий и даже в аппарате ЦК ВКП(б).
В работе троек НКВД союзных республик, Управлений НКВД краев и самостоятельных областей, а также в деле проверки материалов, присылаемых с мест НКВД СССР, были серьезные упущения (на так называемой «большой коллегии» на одном заседании за один вечер рассматривалось от 600 до 1.000–2.000 дел).
Произвол был допущен также в работе троек при НКВД республик и УНКВД краев и областей. Никакого контроля за работой этих троек со стороны НКВД СССР не было.
Было приговорено около 200 тысяч человек сроком до 5 лет через так называемые милицейские тройки, существование которых не было узаконено [156] .
Особое совещание при НКВД СССР в его законном составе ни разу не заседало.
6. За период работы тов. Ежова охрана руководителей Партии и Правительства была поставлена явно неудовлетворительно и руководство этой охраной переходило от одного врага к другому (Курский, Дагин и другие).
156
Речь идет о созданных согласно приказу НКВД № 00192 от 27 мая 1935 г. тройках при НКВД союзных республик и УНКВД краев и областей для рассмотрения дел об «уголовных и деклассированных элементах и о злостных нарушителях Положения о паспортах». Эти тройки имели полномочия выносить наказание к ссылке, высылке и заключению в ИТЛ до 5 лет включительно по делам, поступившим из милиции, соответственно, в документах и переписке НКВД эти тройки зачастую назывались «паспортными» или «милицейскими». Порядок работы «милицейских троек» был изменен приказом НКВД № 00319 от 21 мая 1938 г. Была объявлена новая инструкция работы «милицейских троек» и подтверждены их полномочия приговаривать к ссылке, высылке и заключению в лагерях до 5 лет включительно.
7. Управление Коменданта Московского Кремля до самого последнего времени как по линии организации охраны, так и по линии хозяйственной было также в неудовлетворительном состоянии.
Тов. тов. Ежов и Фриновский еще с апреля 1938 г. располагали материалами, изобличающими ряд ответственных работников из Управления Коменданта Кремля как террористов и заговорщиков (Брюханов, Колмаков и другие).
Несмотря на это эти заговорщики продолжали работать в Управлении Коменданта Кремля и были арестованы только в октябре — ноябре 1938 г.