Сталинский СМЕРШ. Лучшие спецоперации военной контрразведки
Шрифт:
— Документы немецкие у нас проходят под грифом «секретно»… Но они же немецкие.
Услышал в ответ:
— Засекречиваются для того, чтобы немцы не знали, что они у нас.
— В первой роте появился интересный тип. Я сначала подумал: «Ереванский луна выходил из небес…», армянин, а он оказался грузин Перуз Музашвили. (Юрьев не очень различал национальность выходцев из Кавказа.) Был в плену…
— Многие были, — заметил Титов.
— Этот рассказывает, как немцы накормили его обедом. Затем он брил офицера… В общем, как хорошо у немцев.
— Ясно. Подтекст такой: сдавайтесь в плен, и вам будет хорошо. А как он оказался
— От немцев убежал, а в батальон попал с новым пополнением, — ответил Костя.
— Он где попал в плен? — спросил Титов.
— На Дону…
— Тяжелое для нас было это время, — заметил старший лейтенант.
Он внимательно слушал Константина, хотя о Музашвили уже знал.
В заключение старший лейтенант сказал:
— Мой клиент. Буду с ним работать!
«В ближайшее время подсыплю ему хорошего паренька», — решил Титов.
Подсыпать хорошего паренька означало подвести агентуру.
Впоследствии возле Музашвили «хороших пареньков» — осведомителей было целых пять.
Через какое-то время Музашвили стал ординарцем у майора Жордания, заместителя командира батальона по политической части. Жордания плохо говорил по-русски. Он, например, мог сказать так: «Наша люда салуют победа в столице Москва». Что означало: «Наши люди салютуют…» Майор был человеком необщительным, вечно чем-то недовольным, порой казался даже злобным. В ординарцах Музашвили, прозванный бойцами «Сулико», не удержался, и Титов предложил перевести его во взвод управления, где он выполнял функции парикмахера. Здесь Сулико был на виду.
Личный состав батальона стабильный, но были потери: на Днепре, в бою с окруженной группировкой немцев в районе Корсунь-Шевченковский. Кто-то подорвался при разминировании — сапер ошибается только раз. Часть получала пополнение. Приходили новые люди, и среди них были и те, кто представлял для Титова оперативный интерес: могли быть скрытые предатели, немецкие пособники.
Сотрудниками СМЕРШа проводилась работа по розыску немецких агентов, диверсантов, бывших белогвардейцев, националистов. Для ориентировки в поисках чекистами составлялись алфавитные списки, фотоальбомы и сборники разыскиваемых лиц. В феврале 1944 года для служебного пользования был издан «Сборник материалов об органах германской разведки на советско-германском фронте». С фотоальбомами Титову познакомиться не удалось, но он получал ориентировки на разыскиваемых вражеских агентов и гитлеровских пособников.
Музашвили прижился в батальоне. Чувствовал себя неплохо. Как-то Костя Юрьев увидел его радостного среди красноармейцев.
— Я ночью с женщиной был, — с восторгом сообщал Музашвили. — Вай, дэвочка!
— Ты что, Сулико, сразу ее женщиной сделал? — с иронией спросил Фартушный, добавил: — Небось сам-то первый раз…
Музашвили смутился, но продолжал свое:
— Ой, хорошо было! Как сто грамм халвы покушал.
«Будет тебе, Сулико, халва, мармелад и шоколад будет, и баланда. Придет время… Вот грузин, нашел-таки себе молодку», — сказал про себя Костя. В селе было немало одиноких женщин, которые страдали без мужчин.
Титов встретился с осведомителем «Гордеевым». Василенко стал служить писарем в штабе, и Титова интересовали некоторые аспекты работы штаба. Говорили и о Музашвили. Ничего нового о нем осведомитель не сообщал. У Василенко вертелось на языке: «Почему вы не арестуете Сулико?» Но спросить об этом не решался. Титов
Все же Василенко спросил Титова:
— Почему вы не арестуете Сулико — Музашвили?
— А за что?
— Расхваливает, как хорошо ему было у немцев. Немецкий шпион…
— Вы уверены, что он шпион?
— Не знаю… — замялся осведомитель.
— Шпионы маскируются, а этот привлекает внимание своей болтовней. Работать с ним надо. А торопиться не следует.
Константину Юрьеву довелось участвовать в боевых спецоперациях. Были моменты, когда он чудом остался жив. Но награды не досталось, чему он ничуть не огорчился. Не дали медали, ну и ладно… Начальству виднее, кого награждать. К вышестоящим же Константин относился без излишнего преклонения, не скрывал иронии. Люди и люди… Но и без них нельзя… Титов разъяснил Константину, что его начальники в отличие от армейских осуществляют не только общее руководство, но и участвуют в той или иной чекистской разработке. Разумеется, руководители дают ценные указания — ЦУ и эти ЦУ бывают разными, как и разные сами руководящие лица. Случается, конечно, всякое… Ведь всегда найдутся эскимосы, которые и для жителей Африки придумают правила, как вести себя во время самой сильной жары.
— Товарищ старший лейтенант, в третьей роте полицай, — сообщил Костя Титову.
— Откуда сведения?
— Во второй роте служит Карнаухов. Он опознал полицая, но говорить о нем боялся… Поделился об этом с нашим доверенным лицом.
Костя назвал фамилию осведомителя «Ваня».
А дальше Карнаухов замкнулся. Ни слова более. Все же «Ваня» его расшевелил, раскочегарил… И тот рассказал: полицай этот по фамилии Слюсаренко — убийца. Карнаухов боится этого полицая — вдруг он его признает. Карнаухов прибыл в батальон с новым пополнением. После потерь части на Днепре и в корсунь-шевченковском окружении немцев батальон пополнился новыми людьми. Среди них были Карнаухов и Слюсаренко.
В разговоре с Титовым Карнаухов признался:
— Боюсь его. Встречался с ним раз, но он мог запомнить… Правда, военная форма преображает человека. Но кто знает…
— Расскажите все, что вам известно об этом человеке, — предложил Титов. — Кто он?
— Петр Слюсаренко — полицай, не рядовой… Точно он — не ошибаюсь. Такого гада не забудешь, — уверенно произнес Карнаухов. — Меня хотел вербовать немцам помогать…
— Получилось?
— У него — нет.
— Поподробнее, пожалуйста.
— С самого начала?
— Конечно.
— Белобилетник я. Служить мне не довелось. А вот когда наши первый раз в феврале мой город Богодухов освободили, меня и загребли.
— Как это?
— Ну, призвали меня. Никакого военкомата тогда у нас еще не было. Брали прямо в часть. Тогда многих так взяли. Винтовку в руки и в бой. Обученный ты или уже послужил — такое никого не интересовало. Нас даже не переодевали, пошли в своем гражданском. Тогда и молодых выбрали. За два года оккупации шестнадцатилетние подросли… Уже для войны годились. Только не обученные были. Сколько их, молодых, необученных, полегло тогда, в том феврале… Кто считал… — произнес с горечью Карнаухов.