Стальная акула. Немецкая субмарина и ее команда в годы войны. 1939-1945
Шрифт:
Все запели «Тихую ночь». Не пел только генерал. Он плотно сжал губы, как будто сдерживал икоту. Генерал быстро раскрыл Библию, вставил в правый глаз монокль, висевший на тонкой ленточке, и начал читать рождественский псалом рубленым армейским ритмом, придавая голосу в местах, которые считал особенно важными, пасторальное звучание.
— …И явился вдруг ангелу небесный сонм, славящий Господа и говорящий: Слава Всевышнему на небесах, миру на земле, доброй воли людей. Аминь. — С этими словами генерал захлопнул Библию.
Все
— А теперь, пожалуйста, подарки, — обратился генерал к сестре.
Луиза кивнула и приступила к раздаче подарков. Первыми к ней подошли дети. Они получили оловянных солдатиков, каски, сабли и ружья, а тем, кто умел читать, достались книги о войне. Дети были довольны, и их родители тоже. Когда маленький мальчик неуклюже взял ружье, генерал не смог удержаться, чтобы не показать ему, как надо правильно его держать.
— Нет, малыш, не так. Посмотри, приклад нужно прижать к плечу, правая рука здесь, левая впереди, вот так, а теперь прицелься и спусти курок.
Двое детей спорили о том, в какую часть тела надо целиться. Генерал подошел и сказал им:
— Нет, в голову целиться не надо. Целиться нужно в грудь или в живот.
— Но тогда враг сразу не умрет.
— Это не важно. Главное, чтобы он вышел из строя.
— Да, — согласился старший из детей.
— Нужно отвечать — так точно.
— Та-а-ак точно, — неуверенно произнес мальчик.
— Растягивать слова нельзя. Нужно отвечать старшему офицеру отрывисто и четко.
Ребенок был крайне напуган и неожиданно разревелся.
Генерал ужаснулся:
— Бог ты мой, разве солдат плачет по пустякам?
В ответ на это ребенок заревел в полный голос. Генерал, совершенно растерявшись, отошел от него. Тогда мальчик постарше, слышавший весь разговор, подумал: «Наверное, дядя за свои усилия заслуживает не слез, а награды». Он побежал за генералом, протянул ему свою ручонку и сказал:
— Счастливого Рождества.
Генерал опешил, потом рассмеялся и произнес:
— Конечно, конечно, мой мальчик.
Огни на елке погасли. Мужчины заговорили о делах, женщины — о детской одежде, и все пришли к выводу, что наступили тяжелые времена. Некоторые мужчины выразили слабую надежду, что это последнее военное Рождество.
— На все воля Божья, — твердили дамы.
Генерал надеялся, что на Западе не будет крупномасштабных военных действий, иначе кто знает, сколько отважных немецких солдат встретит там свою смерть.
— Мы живем в век техники, — произнес он с печальным выражением на лице. — К сожалению, личной храбрости теперь недостаточно. — Затем он принялся рассуждать о линии Мажино.
— Я думаю, фюрер знает, что делает, — заметил господин, одетый так, как будто собирался проходить обряд конфирмации. — До сих пор он не совершил ни единой ошибки.
— На все воля Божья, — произнесла на заднем плане какая-то женщина.
— Я надеюсь
— Доверимся Господу, — произнесла его сестра. Слово «Бог» было для этих людей, словно масло для губ. — Если Господь захочет, зима будет теплой.
— Бог знает, о чем думали англичане, объявляя нам войну.
— Господь вознаградит вас, — услышал Штолленберг, подняв с пола дамскую сумочку.
— Да поможет нам Господь, — была общая присказка.
Неприятность случилась, когда Тайхман попытался поменяться подарками. Каждый из них получил по бутылке коньяку, по три пачки сигарет, а также книгу в кожаной обложке с чистыми страницами и надписью «Мой дневник». Тайхман отвел Фёгеле в сторону и предложил ему сделку — пусть Фёгеле отдаст ему свой коньяк и сигареты, а Тайхман в обмен на это вручит ему свой дневник.
— Ты что, считаешь, что я совсем дурак? — спросил Фёгеле, постучав себе указательным пальцем по лбу.
Подошел Бюлов, и Тайхман повторил свое предложение ему, с той лишь только разницей, что теперь он менял дневник на коньяк или сигареты.
— Ты псих, — сказал на это Бюлов. — Даже Фёгеле не такой болван, чтобы купиться.
— Пюлов, — громко и со злостью произнес Фёгеле, — ты глупый уплюдок.
Бюлов раскатисто расхохотался; а фрейлейн Луиза покраснела, подошла к своему племяннику и весьма эмоционально ему что-то сказала. Хейне подошел к Фёгеле и как можно тактичнее попросил его удалиться в свою комнату. На этом настаивала тетя Луиза, которая пригрозила, что доложит обо всем генералу, если он не уйдет.
— Она так и сказала — доложит?
— Да, так и сказала.
— Тогда я ухожу. Она не должна докладывать обо мне.
Хейне обещал позже принести ему что-нибудь выпить.
— Если Фёгеле уходит, то я тоже ухожу, — сказал Бюлов, и они оба отправились наверх. Через полчаса за ними последовали все остальные.
Усталые, страдая от похмелья, они бегали под дождем по пирсу. Укрыться было совершенно негде. Вместе с ними погрузки ожидали еще сорок человек из первого взвода второй роты. Офицер штаба сообщил им, что флотилия идет из Бремерхафена в Гамбург и прибудет около 10 часов.
Флотилия пришла в порт в конце дня. Она состояла из девяти переоборудованных под тральщики рыболовецких судов. Шестым к пирсу подошел «Альбатрос».
На каждый корабль было распределено пять человек. Тайхман, Бюлов, Штолленберг Хейне и Фёгеле попали на «Альбатрос». Это назначение устроил им старший помощник, который стал теперь главным квартирмейстером и считал, что оказывает бывшим матросам этого судна большую услугу.
Поднявшись на борт, они были достойно встречены.
— А вот и наши будущие адмиралы! — крикнул, увидев их, Питт.