Стальная Крыса отправляется в ад
Шрифт:
— Я тебе не верю.
— Это понятно. Тебе нет смысла доверять мне. Но у тебя нет выбора. Уж если ты сразу не убил меня, вряд ли ты это сделаешь сейчас. Следуй за мной.
С этими словами Ханасу повернулся и пошел по коридору. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. И держаться рядом. Я не собирался его убивать, но если бы он только попытался поднять тревогу, я бы быстро его успокоил.
Галерея извивалась, и мы проходили мимо многих классных комнат, но, к сожалению, я не мог остановиться и посмотреть, чем занимаются ученики. Я шел за спиной Ханасу. Вот он поднялся по ступенькам и взялся за ручку двери. Я схватил его за плечо.
— Что здесь? — спросил я.
— Мой кабинет. Я уже говорил…
— Здесь кто-нибудь есть?
— Навряд ли. Никто не имеет права заходить сюда без моего разрешения. Но я посмотрю…
— Лучше это сделаю я.
Я так и сделал. Ханасу оказался прав.
Я чувствовал себя как ящерица, одним глазом держа его в поле зрения, а другим осматривая комнату. Узкое темное окно, полки с книгами, большой стол, шкаф с картотекой, несколько стульев. Я указал ему на стул, стоявший подальше от стола — в столе могли быть скрыты кнопки сигнализации. Он покорно уселся и сложил руки на груди. А я еще немного порыскал по кабинету. На столе стоял кувшин с водой и стакан. Я внезапно почувствовал, как мне хочется пить. Я налил себе полный стакан воды и опустошил его одним духом. Затем я упал на стул и закинул ноги на стол.
— Ты действительно хочешь мне помочь? — скептическим тоном спросил я.
— Да.
— Для начала ты можешь показать, как снять эту штуку с шеи?
— Конечно. Ключ в правом ящике стола. Замочная скважина рядом с проводом.
Немного повозившись, я наконец расстегнул ошейник и швырнул его в угол.
— Прекрасно. — Я повертел головой. — Хороший кабинет. Ты заведуешь этой школой?
— Да. Я здесь наставник. Меня сослали сюда в наказание. Они не осмелились убить меня.
— Не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь. Может, ты объяснишь, в чем дело?
— Разумеется. Планетой правит Комитет десяти. Многие годы я состоял в этом Комитете. Я хороший организатор. Именно я спланировал всю операцию по захвату Клианды. Когда операция провалилась из-за твоего вмешательства, я вернулся и стал первым в Комитете. Именно тогда я попытался изменить наши программы, и меня за это наказали. С тех пор я руковожу этой школой. Я не могу уйти отсюда и не могу изменить ни единого слова в программе обучения. Это надежная тюрьма.
Все это становилось весьма интересным.
— А какие изменения ты хотел внести?
— Радикальные. Я стал сомневаться в правильности наших целей. Я имел дело с другими культурами — прогнившими, как утверждали наши теоретики, — и у меня возникло много вопросов касательно нашей. Но как только я решил претворить свои идеи в жизнь, меня лишили власти и сослали сюда. На Кеккончихи не должны появляться никакие новые идеи…
Дверь открылась, и ученик втолкнул тележку на колесиках.
— Я привез ваш ужин, наставник, — сказал он, а затем увидел меня. На его лице не отразилось никаких эмоций. — Это сбежавший пленник.
Только усталость удержала меня на месте. Мне пришлось немало пережить за день, и мозг, как и тело, уже не реагировал с присущей ему быстротой. Как мне поступить с этим учеником?
— Ты прав, Нору, — сказал Ханасу. — Заходи. Ты проследишь за пленником, а я пойду позову на помощь.
Когда я услышал эти слова, я подскочил как ужаленный, готовый прикончить их обоих. Но Ханасу не вышел из комнаты. Вместо этого он зашел Нору за спину и бесшумно закрыл дверь. Затем он взял с полки черную металлическую коробочку и коснулся ею затылка ученика. Мальчик застыл с широко раскрытыми глазами.
— Опасность миновала, — сказал Ханасу. — Я сотру в его памяти воспоминания о последних минутах. Вот и все.
К горлу у меня подкатил комок. Я почувствовал отвращение и страх. Да-да, именно страх.
— Что это за штука?
— Аксионный фидер. Ты не раз его видел, но, конечно, ничего не помнишь. Этот прибор может стирать воспоминания и заменять их другими. А теперь выйди на минутку в коридор, чтобы ученик мог спокойно уйти.
Был ли у меня выбор? Я не знал. Возможно, усталость взяла верх. Я не стал спорить. Я просто подчинился. Хотя и не полностью закрыл дверь, чтобы иметь возможность наблюдать за происходящим в комнате. Ханасу что-то покрутил в аксионном фидере и снова приложил его к затылку мальчика. Ничего не произошло. Затем Ханасу открыл дверь и сел на свое место. Через несколько секунд мальчик зашевелился и принялся двигать тележку в комнату.
— Я привез ваш ужин, наставник, — сказал он.
— Оставь его здесь и больше сегодня не приходи. Я не хочу, чтобы меня беспокоили.
— Слушаюсь, наставник.
Ученик вышел, и я вернулся в комнату.
— Это приспособление… то самое, которое применяли ко мне? — спросил я.
— Да.
— Это самая ужасная и жестокая вещь во всей Галактике.
— Это всего лишь машина, — ровным голосом ответил Ханасу, кладя аксионный фидер обратно на полку. — Я не хочу есть, а ты, должно быть, голоден после стольких испытаний. Угощайся.
Действительно, я и думать забыл о голоде, но, когда Ханасу напомнил мне о еде, я почувствовал, что могу съесть целого быка. В сыром виде. Я снял крышку с тарелки, и от вида пищи у меня потекли слюнки. Это была все та же безвкусная рыба, которой меня кормили на звездолете, но теперь она показалась мне изысканным деликатесом. Я засовывал себе в рот огромные куски, жевал и слушал Ханасу.
— Я пытаюсь понять, по какой причине ты считаешь эту машину жестокой вещью. Может, ты имел в виду цель, для которой она используется? — (Я кивнул с набитым ртом.) — Тогда причина мне понятна. Это моя беда. Я слишком умен, иначе бы я не был первым учеником в школе, а затем — первым в Комитете. За годы, проведенные в ссылке, я пришел к мысли, что большинство людей на этой планете глупы и лишены воображения. Ум и воображение являются препятствием для выживания в таком суровом мире, как наш. В результате селективного отбора мы уничтожили эти качества. Это означает, что я — исключение, мутант. Эти различия не проявлялись во мне в годы юности. Я верил во все то, чему меня учили, и получал только отличные оценки. Я раньше не задавал вопросов, потому что их здесь никто не задает. Самое главное — это послушание. Теперь меня терзают сомнения. Мы не высшая раса, мы просто не похожи на других. То, что мы хотели подчинить или уничтожить других, было нашей ошибкой. Наши контакты с чужаками в войне против собственного рода — величайшее преступление.
— Ты прав, — сказал я, с сожалением проглотив последний кусок. — Я бы не отказался еще от одной порции.
Но Ханасу, похоже, меня не слышал. Он продолжал:
— Когда я все это понял, я попытался изменить наши цели. Но это оказалось невозможным. Хотя я и руковожу этой школой, я не могу изменить ни единого слова в учебных программах.
— Я могу все изменить, — сказал я.
— Конечно, — согласился он, повернувшись ко мне.
Его лицо дрогнуло, и уголки губ слегка приподнялись. Он слабо улыбался, но все же это была улыбка.