Стальная сеть
Шрифт:
— Форточка открыта, — говорю. — Если что-то сказать хотите, или признаться в чём — сейчас самое время. Вижу, тяжесть у вас на сердце. Не стесняйтесь, излейте душу.
Помолчал он, глянул на меня. Глаза совсем кошачьими стали, зрачки узкие, зеленью светят.
— Не могу. Не могу.
Ого, кажется, клюнула рыбка!
— Нас никто не слышит, — говорю тихонько. — Не беспокойтесь. Я докладываю на самый верх, так что утечки не будет.
Закашлялся он, шарф свой комкает. Отдышался, сказал:
— Не могу.
—
— Моя дочь вам правду сказала — я работаю с полицией. Вы должны понимать. Помните, мы из дома Филиновых ехали? Вы ещё спросили — можно ли заклятие снять?
— Помню.
— Помните, господин Филинов к вам стряпчего вызывал — заклятье на верность поставить?
— И что? — нехорошее предчувствие у меня появилось. Ох, не зря он про магию заговорил.
— Заклятья разные бывают. Но снять их нельзя. А если нарушить — смерть. Кто станет поручать важные дела гобу без гарантии?
— Да говорите уже.
— На мне стоит заклятье молчания. Не то что сказать — даже подумать об этом не могу… сердце сжимает.
Вижу — и правда, совсем плохо папаше. Весь серый, глаза ввалились. Того гляди помрёт.
— И обойти никак? — спрашиваю. — Может, другими словами?
— Попробуйте, — хрипит.
Вот же блин блинский.
— А написать на бумажке?
Хрипит, головой мотает.
— А если я спрашивать буду, а вы кивните, если да…
Успел я увидеть, как у него зрачки расширились. Зелёным засветились. В тот же момент гоб наклонился вперёд, шлёпнул мне ладонь на затылок, и бац! Приложил меня лицом об стол. Со всей силы.
Недаром гобов так не любят. С виду мелкие, тощие, соплёй перешибёшь — но сильные. Я от удара поплыл. Хорошо, лобная кость крепкая, а то бы кони двинул.
А гоблин напрыгнул сзади, развернул свой шарф, на шею мне накинул, и давай душить. Вот зачем он его в руке комкал… гад. Слышу, в дверь постучали. Ах ты ж блин, я её на задвижку закрыл!
— Ваше благородие, у вас всё в порядке?
Хотел я крикнуть, да не могу — шарф всё туже. Выворачиваюсь, но после удара как пьяный. Повезло, стол рядом, я ногами из последних сил ударил — загремело.
За дверью закричали, зашумели. Или это в ушах шумит? Зашарил я руками позади себя, ухватил гоба за уши, дёргаю со всей мочи. Но тот озверел совсем, на уши наплевать.
Тут в дверь ударили. Раз, два, хрясь!
Загрохотали шаги. Кричат уже рядом. Чувствую, шарф ослаб на шее. Захрипел я горлом, давай дышать, как шланг передавленный.
Гоблин отпустил меня, отпрыгнул. Сквозь муть в глазах вижу — поднял он руку, и в руке у него сверкнуло. Бах, бах!
Толкнуло меня в бок, будто ломом ткнули два раза. Увидел, что позади гоблина возник рядовой Банник, взмахнул прикладом. И всё стихло.
Глава 6
— Дмитрий! Дмитрий Александрович!
Кричат надо мной, прямо в ухо. Да всё хорошо со мной… вдохну только поглубже…
— Ох-х-хр-р-р…
— Боже, Дмитрий Александрович, вы живы? — девичий голос.
Ощупал я своё горло, вроде ничего не переломано. Больно адски, а так ничего.
Приподнялся, меня тут же подхватили и на стул усадили. Стали пуговицы расстёгивать, ворот распустили. Гоблинка меня ощупывает со всех сторон, руки у неё тоже сильные, как у её папаши. Но пальцы врача, сразу понятно. Зубы сжала, глаза зеленью сверкают, то ли от злости, то ли от страха.
Альвиния рядом стоит, по голове меня поглаживает, сама всхлипывает от жалости.
Мой подпрапорщик папашу-гоблина обшаривает. Тот на столе лежит, еле дышит. Ему рядовой Банник так прикладом по башке зарядил, любого с ног свалит.
Кошкин поднял револьвер, говорит:
— Это ваше, господин стажёр?
Блин, моим же револьвером. В меня. Кринжово. Стыдоба. Тоже — отличник полицейской школы! Подставился, как дурак.
Гоблинка ахнула, выдернула у меня из-за ремня учебник. Повернула, показала две дырки. С одной стороны дыра, в ней пуля сидит, с другой выпуклость. Чуть-чуть насквозь не прошло.
Да это учебник, что я в своей бывшей квартире нашёл. За пояс заткнул и забыл про него. Хорошие учебники здесь делают, крепкие, толстые. Не из газетной бумаги, уж точно. Повезло.
Гоблина меж тем перевернули, со стола стащили, стали руки за спиной вязать. Тот на ногах не стоит, только глаза закатывает и башкой мотает. Эх, не получилось у нас разговора. А ведь я так близко подошёл… знает, знает зелёный гад, кто такой Рыбак. К гадалке не ходи.
Прокашлялся я, поднялся кое-как.
— Пустите. Всё в порядке.
Смотрю, в кабинет ко мне уже народ набежал. Полицейский с ресепшена, старичок из буфетной, ещё кто-то. Папашу-гоблина разве что на месте не прикончили. Заодно его дочке едва не прилетело. Но я не дал.
— Гоблина — в подвал! — скомандовал. — Я с ним позже потолкую.
Такое лицо сделал — всем ясно, что потолкую от души.
— Девушка — моя. Не трогать, — и значок на шинели потёр.
Старичок-полицейский сразу понял, закивал. Мол, ясно, ваше благородие, тайных агентов не трогаем.
А полицейский с ресепшена метнулся в буфетную, и моей Альвинии рюмочку чая притащил. Для укрепления нервов прекрасной мадемуазели.
Альвиния рюмочку взяла, улыбнулась ему, отхлебнула чуток. Полицейский тоже лыбится во весь рот, довольный. Прямо на рабочем месте к моей девчонке клеится, паразит.
Поправил я одёжку свою, шинель застегнул, ремешок подтянул потуже. Горло болит, на лбу шишка здоровенная наливается, дотронуться нельзя… но сейчас не до нежностей. Надо быстренько дела раскидать по полкам. То есть девчонок на квартиру, гоба — допросить, когда очухается, и дальше двигать. Киллеры и диверсанты ждать не будут.