Стальное зеркало
Шрифт:
Король мучительно вспоминает все, что говорил на утреннем совете. Кажется, ничего лишнего. Кажется, ничего не одобрил и не осудил. Может быть, все еще как-то сложится… без мюнстерских ужасов. Или хотя бы ограничится Марселем.
— Мы благодарны ордену святого Доминика и Вашему Преосвященству за помощь и добрый совет.
— Самое время для лунатиков, — говорит Кит.
— Луны не видно, — сосед идет тихо, дышит ровно, крыши ему не в новинку.
— Это только полные новички ходят во сне при лунном свете, — тихо поясняет Кит. — Настоящий лунатик пребывает в поисках луны, а потому гуляет по карнизам именно когда луны нет. Потому что какой же смысл ее искать, если она есть? Хотя я не думаю, что это объяснение убедит городскую стражу.
Сосед кивает. В дневной своей жизни он — охранник. Дом, где он служит уже двенадцатый год, занимается шелком и пряностями. И платит ему вовсе не за то, чтобы он препирался с друзьями или коллегами хозяев. Особенно, если эти друзья и коллеги несколько лучше его ходят по крышам. Городскую стражу, впрочем, можно убедить почти в чем угодно, это вопрос суммы. А вот хозяев дома убедить получится вряд ли. Впрочем, это и не потребуется — те, кто сейчас занимает места у всех четырех входов и выходов, тоже неплохо знают свое дело.
Городская стража может вмешаться… а может и сделать вид, что ничего не замечает. Совершенно ничего. Если сообразит, на что нацелились бродящие по крышам лунатики. «Соколенок» хорошо платит — столько же, сколько целый ряд веселых домов на этой улице. Но вовсе не за то, что стража побежит предупреждать, выручать и помогать. Только за то, что стража как бы и не видит некое заведение — не замечает приходящих и уходящих, не смотрит, что привозят и увозят. А за любовь и дружбу страже тем более не платят.
Улица пуста и безвидна: праздник. Мало где так ревностно соблюдают церковные праздники, как в веселых домах. И мало кто так часто ходит к мессе и на исповедь, как обитательницы веселых домов. Сейчас все здешние девки спят, чтобы спозаранку пойти по церквям. Так что в нынешнюю ночь любителям сладкого и острого придется обойтись другими развлечениями.
Дома темны, сторожа расслабились, ни случайного пешего, ни случайного всадника, а луны нет, поэтому самое подходящее время для прогулок.
Мэтр Эсташ, надо сказать, сначала был очень зол. Он как выслушал Кита, так и решил, что это и есть тот оборот событий, которого он боялся. Начнут, мол, использовать вовсю, и погубят. В черную магию он не поверил. Пришлось сводить, объяснить и показать. Тут мэтр Эсташ пришел в состояние самое что ни есть кровожадное — и он сам, и его коллеги не раз пользовались услугами заведения, не по основной линии, конечно. Мысль о том, сколько всего может стать известным Трибуналу, подействовала на почтенного негоцианта почти так же, как на Трогмортона. Очнувшись он, мэтр Эсташ, естественно, а не сэр Николас, сказал, что закон Божий стоит выше законов человеческих, и долг почтенных жителей города — пресекать безобразие и разврат. Днем, ночью и в промежутках. Как пожелает доктор Мерлин. Фамилию «Мерлин» мэтр Эсташ выговаривал на местный образец — «МерлЕн», но Кит к такому давно привык.
И благословил его мэтр на восстановление в городе порядка и пресечение разврата. Людей нашел, сам им все объяснил, велел слушаться. Хорошие люди, дельные и опытные. Охраняют дома, склады и караваны. По-настоящему охраняют, а не как те снулые рыбы, что вяло плавают сейчас внизу, делая вид, что караулят веселые дома.
Было у этих ребят еще одно достоинство. Если что-то пойдет не так — шум, конечно, поднимется до шпиля орлеанской ратуши. Но шум этот будет простым и понятным. Местные церковные братства не раз просили все мыслимые власти прикрыть «Соколенка» — но понимания не встретили. А дети там мерли. И не только, как оказалось, от магии. Так что в одном из складов мэтра Эсташа на том берегу речки лежал, увязанным в тюк, человек, который раз в год-полтора платил заведению кругленькую сумму за развлечения, после которых тело нужно было хоронить очень тихо. Живой лежал. Пока. Если в нем не будет нужды, то через пару дней тюк просто уронят в реку.
И даже если всплывет, что в уничтожении безобразного места принимал участие некий студент родом из Альбы, то вреда не будет. Работает юрист на негоцианта Готье? Работает. Дерется неплохо? Неплохо, всему университету известно. Вот и попросил мэтр приглядеть, чтобы закон и порядок были соблюдены. Ну хотя бы порядок. Поскольку действие, конечно, противозаконное… но какое приятное!
Никки эти объяснения почти устроили. Почти — потому что сама идея ему понравилась, и эпилог показался вполне достойным всей пьесы «Соколенок», и, разумеется, кто-то должен пройтись по кабинетам хозяев, собирая переписку… и делать это больше некому, но пока Кит не явится пред ясны очи Трогмортона невредимым или хотя бы не слишком поцарапанным, Никки операцию не одобрит.
И наверняка счастлив тем, что он не имеет права ни приказывать «студенту Мерлину», ни запрещать ему. Его дело принять к сведению, предоставить ресурсы, если они нужны и если он согласен их дать — и доложить о последствиях. Еще он может дать совет. Который коллега из параллельной службы обязан рассмотреть, но которому он не обязан следовать. Одно из немногих достоинств общего устройства: если кто-то горит, пусть хоть со всеми потрохами, остальные — в стороне. И даже не отвечают перед начальством.
Советов Трогмортон на сей раз не давал. Выслушал, задумался, мысленно облизнулся на тамошние бумаги, напомнил, что лучше быть поосторожнее, ибо размен выйдет неравноценный, но каркать не стал — обошелся полунамеком. А сидеть будет до утра, пока не увидит Кита целым и с добычей, и непременно скажет, что ждал добычу, а не охотника. Так не терпелось, что и не спалось.
Хороший человек, и работать с ним удобно, потому что в чужую игру не полезет, соперничать не станет, а если придет сверху какой-нибудь неприятный приказ, то, может быть, предупредит. Последнее, конечно, лишнее — но это, в общем, его дело. По меркам их служб — можно сказать, друг.
A это, кстати, по нынешним обстоятельствам, немножко для него опасно. С этим придется что-то делать. Но не сейчас.
Сейчас… скрипнула дверь, где-то по соседней улице процокал поздний проезжий, чирикнул какое-то птичье ругательство разбуженный воробей… все на месте. Пора.
Окно на крыше — мутное, пузырчатое. Не потому что денег жалко, а потому что дождь, град и прочие стихии к хорошему стеклу беспощадны. А это переживет. А не переживет — не жалко. Резать его смысла нет. Спутник Кита наклоняется, выдыхает — и просто вдавливает его внутрь, вместе с рамой и задвижкой. Шум услышат, да. Не те, кто сейчас в подвале, но те, кто наверху. И пойдут проверять. Не торопясь — похолодало, гроза идет, ветер, черепицу сорвало… наверное.