Стальное зеркало
Шрифт:
Кланяется, кивает. Доволен. Если бы речь шла о ком-то другом, можно было бы предположить амбиции или желание отомстить. Де Рубо просто хочет знать, с каким материалом ему придется работать. Лепить ли победу из глины, вытесывать ли из камня — или взрывать плотину, выпуская на волю воду…
— Я предполагаю, что вы встретитесь лицом к лицу с герцогом Беневентским. Его гибель во время этой кампании крайне нежелательна. В отличие от убедительного разгрома и почетной сдачи в плен.
Арелату вполне хватит уже имеющихся противников, маршала Валуа-Ангулема и адмирала де Сандовала. Третья фигура на этой доске не нужна, а в планах, даже если это только черновики, отброшенные и пущенные по ветру для чужих ушей, появилось нечто новое. Де Рубо прочитает добытые планы — и те, что на случай не снятой осады, и те, что на случай уже захваченного города, — и сам поймет, почему сход снежной лавины с гор лучше предотвратить заранее. Впрочем, у мастера войны может быть свое мнение на этот счет.
— Я сделаю, что смогу, Ваше Величество.
— Мы, — король всегда неукоснительно четко разделяет, где говорит он, а где — Арелат, — благодарим вас за выдержку, проявленную под стенами Марселя. Мы знали, что вам можно доверять и вы не поддадитесь на провокации, кто бы их ни устраивал.
Даже если их устраиваю я.
Генерал де Рубо, третий сын покойного канцлера, один из немногих людей в стране, кого королю нравится понимать — и кто способен понимать короля, — наклоняет голову к плечу. И только потом вспоминает, что должен поклониться.
Дени обернулся, глянул через плечо на фигуру высокого человека, стоявшего на крепостной стене. Лазоревый с золотом плащ — вовсе не гербовые цвета Арелата, почти белые волосы, безупречная осанка. Этакая сосна над обрывом. Его Величество Филипп. Один. Уже закончил разговор с генералом. Король стоял к де Вожуа спиной и, наверное, любовался горами — а советник шел по выщербленным камням двора в выделенные им с генералом комнаты в пристройке, и мечтал добраться до таза с водой. Очень хотелось вымыть хотя бы руки. Настроение, увы, вымыть было невозможно.
Пока Его Величество отдавал приказы генералу де Рубо, Дени де Вожуа, советник генерала, провел время с пользой. Оказалось, что вся небольшая королевская свита — всего-то десяток офицеров — жаждет подробностей гибели полковника де Рэ, а в обмен на рассказ из первых рук и сама готова поделиться кое-какими сведениями, а также предположениями, соображениями, слухами, наблюдениями и выводами.
Результат оказался для Дени, мягко говоря, неожиданным. Меньше всего он думал, что ему когда-нибудь захочется увидеть полковника живым. Сейчас — хотелось. Сейчас ему смертно хотелось, чтобы в ту ночь чертов идиот выбрал поверить генералу, а не человеку, стоящему сейчас на крепостной стене. Чтобы они приехали сюда втроем — докладывать о взятии Марселя. Чтобы вся эта свора умылась юшкой и позасовывала свои языки, куда солнце не светит. И чтобы больше никто и никогда не рискнул проделывать такие штуки с де Рубо и его людьми…
Такое возвращение было невозможно, де Вожуа понял это на второй или третьей беседе. Де Рэ приговорили раньше, чем он выехал на юг. Удайся полковнику его безумная выходка, захвати он город — погиб бы в сражении, уже увидев сияющие крылья богини победы. Засада, выстрел в спину… был кто-то в его полку, и, наверняка, был кто-то в Марселе. Дени думал, что к ним явилась редкостная живая сволочь, а к ним прибыл весьма порядочный… труп. Уже — заранее — труп.
Генерал смотрит в окно, разворачивается на звук открывающейся двери, смотрит — как всегда, кажется, что совершенно рассеянно, но видит… Дени не знает, что и как он видит. Знает — сколько. Очень много, больше прочих, но не как все люди. Не то, что снаружи.
— Что с вами, Дени?
— Я… провел несколько содержательных бесед. Очень содержательных, — де Вожуа расстегивает перевязь, швыряет ее на стол, потом берется за петли и пуговицы мундира. — С офицерами свиты Его Величества.
— Рукомойник под окном, я его переставил… споткнулся. Слушаю вас.
— Они все, все, — де Вожуа кажется сам себе гудящим шершнем: не подходи — ужалю, — жить не могли без подробностей. А в ответ делились своими соображениями. Я узнал, что покойный полковник, видите ли, убил на дуэли наследника де Лувуа, и семейство очень огорчилось. Что он соблазнил невесту этого самого убитого, что и было причиной дуэли — и семейство невесты огорчилось. В обоих случаях король услал его на юг от греха подальше. Что де Рэ, дескать, прилюдно заявлял, что если не станет до конца года генералом и герцогом, то это будет величайшей несправедливостью — и его отправили на юг доказать, что достоин. И наконец, — Дени сплевывает в открытое окошко, — я услышал, что, видите ли, отношения между де Рэ и нашим наследником престола были… слишком близкими. Понимаете?
А де Рубо вскидывает брови и, кажется, светлеет лицом.
— Слишком близкими в плотском смысле?
— Да! — выплевывает Дени, — Я не поклянусь, что такого не может быть… но то, что об этом смеют говорить, говорят вслух члены ближней свиты — и Его Величество наверняка узнает, и узнает, кто сказал, а они все равно рассказывают… вы же понимаете, что это значит.
Генерал не может не понимать. Все эти слухи, особенно последний — дымовая завеса, сеточка… покойный был сам виноват. Он был неосторожен везде, это не могло не закончиться плохо — вот и свилась веревочка в петлю, как того и следовало ожидать. Даже стервятники довольствуются тем, что выклевывают жертве глаза. Этим — мало.
Генерал опускается в кресло, лицо у него оплывает, расслабляется. И тут становится видно, что до того он был… зол. Не хуже самого Дени.
— Спасибо, — говорит он. — Замечательно. Все-таки, я ошибся. Все-таки царь Давид… Это плохо, но это ничего. Это все-таки по-человечески.
Де Вожуа протирает глаза, потом вытирает руки о висящее тут же полотенце из простого холста. Замок — рядовая крепость, а король Филипп — не из тех, за кем повсюду следуют обозы с роскошной утварью. Офицеры свиты очень досадовали на условия пребывания в замке Мон-Сени: вроде бы поехали на переговоры, а обстановка — как во время осады: ни тебе подобающего обеда, ни приличного вина. Его Величество — такой аскет, такой аскет…
Сказать, что Дени удивлен — ничего не сказать… он редко не понимает генерала до такой степени.
— Господин генерал, не можете же вы считать хоть одну из этих причин подлинной?..
— Нет… конечно, нет. Дени, друг мой, у вас есть сын, который должен унаследовать ваше дело. Вы любите его, как и его мать — беззаветно. Но вы не слепы к его недостаткам. И вы видите, какими глазами он смотрит на своего кузена. Между прочим, пятого в линии наследования. Между прочим, самого талантливого из этих пяти… Крайне честолюбивого. И способного на многое.
Советник генерала передергивается — и начинает думать, что если так, то де Рэ, пожалуй, подзадержался на этом свете, непонятно, каким чудом. Может быть, потому что не слишком часто приезжал с севера в Лион. Потому что… неважно, насколько сплетня соответствует истине, Дени уверен в том, что это полное вранье, такое могло бы произойти, но едва ли произошло, — неважно. Трех месяцев не прошло еще — де Вожуа видел живое воплощение оборота «какими глазами смотрит». И он отлично помнит, такое не забудешь, чем кончилось дело. Там не было никакой «слишком близкой дружбы» — но было хуже. Если король увидел в глазах своего сына нечто, подобное слепому восхищению Гуго де Жилли… Если он понял, что это восхищение не уходит, не остывает со временем — а ведь прошло несколько лет…